Хоккеист

Парень бормочет что-то вроде "спасибо" и забирается на заднее сиденье. Женька перебирается вперед, поближе к отцу. Петр садится за руль, наклоняется к ключам зажигания.

— Ты откуда сам, Арагорн? Тверской?

— Не, из Москвы. А вы?

Двигатель отрывисто урчит, не желая заводится.

— Из Питера.

— У меня брат в Питере живет. Димка, ну я говорил.

— Учится там, что ли? Не часто москвичи в Питер перебираются.

— Нет, он с отцом живет. А я с мамой.

— Понятно.

Машина завелась неохотно, с третьей или четвертой попытки. Спарвившись с азиатской железякой, Петр обернулся назад, чтобы удостовериться, что пассажир уселся нормально.

— А если бы сделали полевку про хоккей, ты бы поучаствовал? — сверкнули в темноте салона глаза подростка. — Ну, такой необычный, фэнтези-хоккей. Или постап-хоккей.

— Кому это интере…

Блеск глаз Арагорна резко усилился, словно в глазницах вспыхнули, разгораясь, два желтых огня. Секунду Петр смотрел на них как завороженный, прежде чем крик дочери вывел его из оцепенения. Уже оборачиваясь, он услышал натужный, утробный гудок, закладывающий уши — удивительно похожий на гудок сирены оповещающей о забитой шайбе.

Удар несущейся под сотню кмч фуры смял жестяной корпус корейского паркетника. Он пришелся со стороны водителя, но машина весом в тонну никак не могла остановить разогнавшийся по прямой тридцатитонник — ее поволокло, бросило в сторону, перевернуло в воздухе, словно детскую игрушку. Все это Петр уже воспринимал будто со стороны — его тело, стиснутое искореженным металлом, уже не могло использовать свои органы чувств.

Протяжный гудок грузовика все еще звучит в ушах, когда зрение проясняется, и темно-фиолетовые оттенки ночи поглощает слепяще-белый фон хоккейного льда. Двадцать семь секунд на табло, гремящий голос комментатора чеканит:

"Гол забил Дэн Квин, номер десять, с передачи Гарри Статера, номер двадцать. Счет "два-два""

Трибуны неистовствуют, заставляя воздух вибрировать. Нилан, пронесшийся мимо, в отчаянии бьет клюшкой о лед. Мелкая щепа разлетается во все стороны.

Появление в раздевалке Перрона сопровождается гробовым молчанием. Он глубоко вдыхает, глядя поверх голов своих подопечных.

— Спокойно, парни. Овертайм — это не проигрыш. Это не проигрыш! Выйдите на лед и побейте этих заносчивых ублюдков. Кубок не для них. Слышите меня? Выйдите и побейте!

Все происходит так быстро, что трибуны не успевают даже окончить свою первую кричалку. Вбрасывание выигрывает макФи, быстро передает Скрудланду, тот словно телепортируется в зону противника, бьет почти с красной линии — и забивает. Утихшая толпа в недоумении наблюдает победный круг Скрудланда, потом взрывается восторгом монреальская трибуна, а игроки Калгари молча убираются со льда. Игра окончена. Девять секунд — самый короткий овертайм в истории Лиги. Счет в серии становится "один-один". Монреаль показывает, что вполне оправился от первого поражения и готов к серьезной драке.

* * *

Май, 19-е,21:20

Ранняя весенняя темнота осторожно вползла в освещенный редкими электрическими лампами холл. Полупрозрачные белые занавески на высоких окнах медленно пропускали ее, меняя черный цвет на глубокий индиго. Снаружи еще слышен был шум голосов, отзвуки музыки и песен, редкие рыжие сполохи пронзали фиолетовы чернила майского вечера. Дженни осторожно положила руку на предплечье Патрика.

— П-поговорил с Жаклин. Ты должен. Он… ждет.