Хоккенхаймская ведьма

— Стройся в две шеренги, — орал сержант.

Он, было, уже пошёл к солдатам, но Волков его окликнул:

— Сержант!

— Что, господин рыцарь? — он остановился.

— Не усердствуйте, — негромко сказал кавалер.

Сержант молча кивнул и побежал к солдатам.

Барабан бил сигнал «строиться».

Солдаты построились в две шеренги, разошлись на четыре шага и встали лицом к лицу. В руках у них были прутья толщиной в палец.

Два солдата, те, что были помощниками у Сыча, уже скинули рубахи, стояли босые, только в одних портках.

К одному из них подошёл сержант и ещё два солдата, сержант протянул ему небольшую палку, солдат взял её. Потом двое его сослуживцев встали плечом к плечу, провинившийся вздохнул, глянул на всадников и поклонился им.

Волков и Брюнхвальд поклонились в ответ.

Солдат взял палку в зубы, и положил руки свои на плечи сослуживцам, словно обнимал двух друзей сразу. Со стороны казалось, что два товарища ведут раненного или пьяного. Сослуживцы крепко взяли его за руки, каждый за свою.

Барабан забил сигнал «готовьтесь».

Они встали перед коридором из людей, и ждали, пока сержант даст команду. И сержант крикнул:

— Исполняйте!

Барабан стал бить команду «приставной шаг» и сослуживцы повели провинившегося в коридор из солдат с палками.

«Бум», — все пехотинцы знают этот звук барабана. — Первая нога — шаг!

«Бум», — вторая нога — приставил.

«Бум», — первая нога — шаг.

«Бум», — вторая нога — приставил.

Так двигается выученная баталия, сколько бы не было в ней шеренг, и сколько бы не было людей в шеренге, если есть барабан, то все делают свой шаг одновременно. Под этот сигнал барабана баталии идут в бой.

Идут и ждут другого сигнала барабана, который значит: «Пики вперёд».

Но в этот день такого сигнала не будет, как только сослуживцы довели провинившегося до первого солдата из строя, тот замахнулся палкой и…

«Бум», — взмах — и мерзкий звук: жирный шлепок палки по голой спине — бьёт один солдат.

«Бум», — гремит барабан, палка другого солдата с другой стороны занесена в небо — шлепок палки по голой спине.

«Бум», — стучит барабан — новый шаг и новый солдат замахивается палкой. Шлепок, звук противный, и новый рубец на спине.

Тёплый ветер с юго-востока полощет штандарт бело-синий, с чёрным вороном. Всадники молчат — смотрят. Стучит и стучит барабан. Солдаты бьют и бьют брата-солдата палками по спине. И справа, и слева. У провинившегося рубцы от палок на спине, в виде ёлки, от хребта к рёбрам. Некоторые удары рвут кожу, кровь течёт. К концу строя провинившийся уже не идёт сам, а его волокут два солдата. Ноги он едва переставляет по грязи. Но ни стона не издал, палку из зубов не выпустил. Дело кончено.

Его отводят к телеге, кладут в неё, накрывают рогожей. Теперь очередь второго.

Всё повторяется до мелочей, палка в зубы, два товарища кладут его руки себе на плечи, чтобы не падал в конце, бой барабана, звучные шлепки. Телега, рогожа.

Всё, братский суд окончен.

Никто из провинившихся не пискнул, не скулил — добрые солдаты.

И они ещё благодарны будут, что так отделались, могли и из корпорации выгнать. А могло ещё хуже быть. Дело могло кончиться скрещенными оглоблями обозной телеги, которые задраны вверх, да петлёй из грубой веревки, что с них свисает.

Кавалер повернул коня, поехал в город, ротмистр ехал рядом, Максимилиан и Ёган за ними.

Они мало говорили, так и доехали до трактира, а когда кавалер поворачивал к воротам, Брюнхвальд вдруг попрощался.

— Вы куда? — удивился кавалер.

— Завтра с утра буду, — не стал отвечать ротмистр.

— Хорошо, — Волков смотрел ему в след. И думал: «Старый солдафон, никак, к вдове поехал, видать понравилась она ему».

А в трактире его ждал брат Ипполит, он пошёл с Волковым в его комнату, и стоял, смотрел как Максимилиан, снимает с рыцаря доспехи.

— Максимилиан, — говорил кавалер.

— Да господин, — отвечал юноша, отстёгивая наплечник.

— Ты видел сегодня братский суд впервые?

— Да, господин.

— Что думаешь?

— Солдаты вели себя достойно, — отвечал оруженосец. — Я не слышал ни звука.

Это были те слова, что Волков хотел услышать от молодого человека, больше говорить с ним он не собирался. А вот юноше было, что сказать ему, вернее, о чём просить его, и он начал:

— Кавалер.

— Да.

— Говорят, что вы искусный воин, что и мечом, и арбалетом, и копьем владеете в совершенстве.

— И кто же это говорит?

— Все. Ваш слуга Ёган, Фриц Ламме.

— Они-то откуда знают, они со мной на войне не были.

— Ёган видел, как вы дрались на поединке, ночью в одном замке и как ранили хорошего воина. И как били стражников одного барона, какого-то. И как вы зарубили топором упыря. И как вы дрались на арбалетах с самым лучшим рыцарем герцога Ребенрее, и убили его после того, как он вас ранил. Это все видели, — говорил юноша почти восхищённо.

— Глупости всё это, я бился потому, что другого выхода не было у меня. Смог бы так, и не бился бы.

— Ёган говорит, что после того как вы бились ночью на дуэли и победили, знатная и очень красивая дама вас в свои покои пустила, — восхищался Максимилиан Брюнхвальд.