Хоккенхаймская ведьма

Анхен встала на колени возле кровати, взяла тёмную руку матушки, всю в старушечьих пятнах, поцеловала ее, и сказал тихо:

— Матушка, пришёл он.

Бургомистр обомлел в это мгновение. Дремавшая старуха вдруг встрепенулась, проснулась, словно от боли, шумно с храпом втянула в себя воздух и с испугом уставилась на бургомистра. Её глаза, карие на выкате, были вовсе не стары, смотрели внимательно и даже со злобой, старуха сопела своим большим носом, и продолжала пялиться на него. А у него сердце встало, он в эти мгновения обливался потом под своими мехами. И пошевелиться не мог. Даже вздохнуть. А она потом захрипела, забуровила что-то нечленораздельное, вроде даже закашляла. Анхен поцеловала её руку, вскочила, поклонилась, и заговорила быстро, и встревоженно выталкивая господина фон Гевена из покоев:

— Прочь, прочь ступай, я сейчас выйду.

Он выскочил из покоев старухи весь белый от волнения, сердце едва не разрывалось. Встал у стены, стянул с головы берет, стал им на себя воздух гнать, словно веером. Никогда в жизни он страха такого не испытывал. Казалось бы, чего бояться старуху, что и встать не может, и говорить не способна, а она на него такого ужаса нагнала, что живот ему скрутило, как от дурной еды. А шлюха и воровка Рози, что была тут же, скалилась, видя его состояние, шептал что-то своей спутнице, такой же воровке и шлюхе. И они над ним потешались. И не прятали потеху свою. Но ему было не до них. Он едва дышать начал. Едва сердце стучать стало.

Тут из покоев вышла Анхен, прекрасное лицо холодно, словно вода в декабре. А глаза холодом обдают, словно декабрьский ветер, что с севера.

— Вон! — негромко сказал она глядя на бургомистра.

Но говорила это она не ему, тому, кому она это сказала, сразу всё поняли. Рози и её подруга тут же, едва ли не бегом кинулись из покоев, оставляя бургомистра наедине с Анхен. У того, снова сердце остановилась, в ногах слабость появилась, хоть от стенки не отходи. А Анхен подошла к нему так близко, что он запах её чувствовал, и заговорила ледяными словами:

— Матушка говорит, что бесполезен ты. Проку в тебе нет, ты только деньги считать можешь. Да и деньги ты уже не считаешь, берёшь мешки даже и не заглядывая в них.

— Как же, как же… — только и смог просипеть господин фон Гевен.

— Сказано тебе было узнать, зачем пришлый сюда явился. Узнал?

— Меч, меч у него украли… Воровка Вильма…

— Не за мечом он сюда явился! — почти взвизгнула Анхен. — Меч уже вернули ему, да не уехал он.

— Я… Я лейтенанта к нему подсылал, он пил с ним, да тот ничего не сказал ему даже когда пьян был. Невозможно узнать.

Тут Анхен схватила его за щеки своими пальчиками, теми пальчиками, что любому мужчине сладость необыкновенную могли принести, но на сей раз острые ноготки на этих пальчиках легко драли кожу на щеках бургомистра, так что кровь тут же выступила, и покатилась редкими каплями вниз к подбородку. А благочестивая Анхен говорила, обдавая холодом:

— Не можешь узнать зачем он тут — убей его!

Она отпустила его щёки, достала платок из рукава, и стала оттирать пальчики от крови, не отводя глаз своих прекрасных от лица бургомистра.

— Убить его? — он стал рукой вытирать кровь со щек своих. — Как же убить то его, я и не знаю…

— Так ты молодость свою вспомни, как ты раньше убивал? — уже спокойно говорила прекрасная женщина. — Неужто забыл, как ты бургомистром становился.

Бургомистр тяжело дышал и вытирал лицо дорогим беретом.

— Ступай, — сказал Анхен, — и помни, что матушка тебе больше не благоволит. Пока не изведёшь пришлого.

Бургомистр пошёл на улицу, и шёл так тяжело, что привратнику пришлось за локоть его придерживать, чтобы не упал когда из ворот на улицу выходил. А навстречу ему входила в ворота дородная, не молодая, но всё ещё красивая и богатая женщина. Она переступала порог, чуть приподняв тяжёлые бархатные юбки, глянула на бургомистра с усмешкой. Кивнула ему в знак приветствия, вот ей бы он ответил, это не Рози какая-то. Но он её просто не видел, шел, покачивался, по лицу кровь размазана, а сам смотрел в землю. Но она не обиделась, только ещё больше усмехалась. И пошла в покои. Её тоже завала матушка. Дело, видно, было серьезное, раз всех звали.

На улице он перепутал кареты, хотел сесть не в свою, да кучер чужой осадил его грубо.

В другой раз он бы выяснил, кто таков, этот подлец, что грубит ему, а тут — нет, побрёл искать свою карету. Хорошо, что его кучер, узнал бургомистра в темноте и помог ему. Усадил туда куда надо и повёз господина в его дворец.

Волкова разбудил Ёган спозаранку, ничего разъяснять не стал, сказал, что сержант пришёл. Кавалер из постели вставать не стал, не велика птица, велел сержанта пустить. За сержантом и Фриц Ламме пожаловал. Бодрый и весёлый отчего-то, видно уже знал про новость, о которой пришёл сообщить сержант.

— Ну? — спросил Волков садясь в перинах.

— Кавалер, нашли, значит Вильму поутру, — сказал сержант, но тон его был не весел, и Волков и радоваться не стал. — Возницы, что муку от мельницы ночью возили, как рассвело, увидали её.

— В реке? — догадался волков.

— Нет, на дереве, повесилась она.