Хоккенхаймская ведьма

А Рутт смотрела на кавалера так люто, что, будь взгляд оружием, разорвало бы кавалера как ядром. Но он пуглив не был, говорил ей с улыбкой:

– Ты свои взгляды страшные прибереги для святых отцов, их пугать будешь, а мне бояться по титулу не положено.

* * *

После тяжких дней в беспамятстве он постоянно хотел есть. Сел за стол, велел нести себе яйца, жаренные с луком и ветчиной. Пять штук. Пиво, хлеб. Барон сел есть рядом. Кавалер ерзал, не терпелось ему пойти и заняться ведьмой, и барон того ждал.

Пока еду не принесли, проходил мимо распорядитель Вацлав, кланялся чуть ли не до земли, а Ёган, что при хозяине был, зашептал ему на ухо:

– Сволочь, лыбится ходит, а как вы во хвори лежали без памяти, так тиранил нас каждый день, грозился стражу звать, коней у нас брать и выбросить нас отсюда.

– Отчего? – удивился кавалер.

– Денег требовал, и все вперед.

– Дали? – мрачнел кавалер. – Сколько?

– Не знаю, монах считался с ним.

Волков поманил Вацлава пальцем, и тот услужливо поспешил к нему.

– Слышал я, ты, пока я болен был, моих людей стражей пугал и деньги с них требовал.

– Не требовал, просил, – залепетал Вацлав, улыбаясь, – лишнего не брал, только по счетам. И то не все взял, не все.

– Лишнего не брал, значит? – переспросил кавалер тоном, от которого похолодело сердце у распорядителя.

– Никак не брал, – клялся он.

– Ступай, – сухо закончил разговор Волков, сурово глядя на Вацлава.

Тот, кланяясь, отошел.

Кавалеру принесли еду: огромную тарелку с большими яйцами с оранжевыми желтками и ветчиной, еще шкварчащей горячим жиром, и пиво. Он готов был есть, тянул к себе хлеб свежайший, ломал его с хрустом… И тут появился Брюнхвальд.

– Неплохо, – сказал ротмистр, глядя на тарелку, – а я с новым уловом.

– Спасибо вам, Карл, за ту ведьму, что у забора сидит. Она мне и нужна была.

– Я вам еще четырех привез, – улыбался Брюнхвальд. – Что вы с ними будете делать?

– Четырех? – Волков удивился, даже хлеб отложил.

– Вы говорили о тех ведьмах из приюта, так вот, четыре из них хотели из города выехать. Я и подумал, возьму их, а уж ведьмы они или нет, вы с попами решите.

– А как же вы прознали, что они из приюта?

– На всех платья, чепцы, передники одинаковые, думаю, оттуда они, но вы можете сами решить, их телегу я сюда пригнал.

Волков встал. Ветчина, яичница с луком, пиво, как бы есть ни хотелось, – все может подождать, коли необходимо. Барон, приступая к еде, еще раз глянул на Волкова и опять подумал: «Нет, этот точно не отступит».

* * *

Они с Брюнхвальдом вышли на двор. Там, на телеге, сидели бабы из приюта. Сидели тихо-тихо, не рыдали, косились изредка на разбитое лицо Рябой Рутт, которая была недалеко от них, и на страшных солдат. А как увидели Волкова, так слезли, приседали низко, склоняли голову и так и замерли.

– Куда ехали, – спросил он, разглядывая их, – кто велел?

– Никуда, добрый господин, – заговорила немолодая баба, – думали монастырь какой сыскать, туда и податься.

– Карл, вы стояли на северной дороге? – Волков обернулся к Брюнхвальду.

– Именно, – кивал тот.

– Значит, ехали вы на север, к еретикам, и там собирались вы монастырь искать?

– Да, добрый господин, – ни секунды не сомневаясь, говорила баба. Еще и башкой кивала.

Волкова аж перекосило от наглости такой, схватил он ее под чепцом за ухо и зло выговаривал:

– Что врешь-то, дура? Еретики все монастыри давно пограбили, монахов в реки кидали и вешали по сотне за раз, а монашек сначала брали, а потом тоже по деревьям развешивали голыми, дюжинами. Смотреть на то страшно было. Какой же монастырь ты на севере искала, а?

– Так не ведали мы, куда нам ехать, вот туда и поехали, – ничуть не смутилась баба.

– Кто дозволил вам ехать, кто разрешил брать телегу? – не отставал Волков и ухо ее не выпускал.

– А никто. Матушка Кримхильда одна осталась, что она бормочет, мы не различаем, а благочестивая Анхен и Ульрика исчезли. Нет их нигде. Вот мы и решили ехать.

– Нету Анхен? – удивился Волков, выпуская ухо бабы.

– Нету, нету, и Ульрики нету, – заговорили все бабы разом. – Уехали, большой воз забрали и ночью уехали.

– Карл, – заговорил Волков быстро, – всех баб к коменданту, поставьте при них двух ваших верных солдат, но чтоб не дурни были. А мне вы и еще шесть человек понадобитесь сейчас же.

– Едем в приют?

– Немедленно.

– А я думал позавтракать, – философски заметил Брюнхвальд.

– И я думал, – сказал Волков. – Максимилиан, коня. Сыч, Ёган, вы тоже со мной. Монах пусть будет в покоях.

Сыч, как всегда, был хитер. Едва привратник отворил им дверь, так он его наземь валил, коленом в грудь мужику уперся и давай его душить помаленьку:

– Говори где. И врать не смей – убью!

– Чего где? – сипел Михель Кнофф, тараща глаза перепуганно.

– Врать, говорю, не смей, – Фриц Ламме достал свой мерзкий нож и острие к скуле под глаз мужика подвел, придавил, – на лоскуты кожу порежу.

– В подвале, – сипит привратник.

– Всё в подвале? – спрашивает Сыч, ножа не убирая.

– Нет, не всё, золото они ночью вывезли.

– Кто и куда? – не отпускает привратника Сыч.

– Благочестивая Анхен и Ульрика собрались ночью, золото забрали и уехали, а куда – мне не сказали.