Хоккенхаймская ведьма

Спрашивал ее о разном, а она давала ему ответы. И что бы она ни говорила, голос ее опять спрашивал, опять пытал. Не отпускал. Сколько так продолжалось, девушка не знала. Вдруг свет исчез, дверь тяжко бухнула, засов звякнул, и Эльза пришла в себя. Опять кругом темень ужасная и тишина, а ей даже по нужде не позволили сходить и воды не дали, бросили в темноте. Она села на груду тряпья и заплакала горько. И уже господин кавалер и люди его казались ей такими родными, так к ним захотелось, что даже приставучий дядька Сыч противен не был. Уж лучше с ним в людской, чем здесь.

* * *

Анхен быстро шла по приюту, и Ульрика за ней. Анхен говорила:

– К матушке я иду, а ты найди кого-нибудь из дур наших, что охочи до мужских сосисок. Кого покрасивее возьми себе в помощь.

– Бьянку возьму, она козлищ жалует.

Так и разошлись они, Анхен к старухе, а Ульрика в покои, где нашла веселую девицу в хорошей одежде. Та валялась в кровати и пела что-то другим женщинам.

– Пошли, певунья, – позвала Ульрика, – женишок тебе нашелся.

– Молод ли? – сразу поинтересовалась девица.

– Моложе не бывает. И красив еще.

– Да и пойду, раз так, – Бьянка встала и принялась править одежду. – А богат? Сколько даст? А делать что ему?

– Бесплатно потрудишься, матушка просит. А делать будешь все, чтобы голова у него кружилась. Чтобы не в себе был.

– Ну ладно, сделаю, – важно сказала девица, встала к зеркалу, разглядывала себя. – Сейчас мне идти? Куда?

– Сейчас, – отвечала Ульрика, – я с тобой пойду. – Она глянула на женщин, что праздно сидели на кроватях: – А вы что сели? Полная печь золы вас дожидается, дрова перенесите в кухню, простыни снимите, на прачку несите. Сидят, зады отращивают, пошли работать!

Они с Бьянкой перешли в богатую часть дома и там, в столовой, сели ждать Анхен, которая вскоре вышла из покоев благочестивой Кримхильды. Подошла к ним и, достав из шва рукава платья старую, черную от времени иглу, показала ее женщинам и спросила:

– Знаете, что это?

– Знаем, – кивнула Ульрика, а Бьянка молчала.

– Знаете, что с ней делать?

– Знаю, госпожа моя, – опять говорила Ульрика.

– Так делайте, – Анхен отдала иглу своей подруге. – Найдете того, кто нам нужен, в центре, у ратуши, я только что его в шаре видала. Ступайте. Уж сделайте это, иначе плохо нам всем будет.

Ульрика ничего не сказала, воткнула иглу себе в шов рукава платья, а Бьянка и подавно молчала – ничего не понимала, но чувствовала, что дело серьезное, раз Анхен так просит. И они поспешили из покоев на улицу, а потом и в город искать того, кто им нужен был.

* * *

Максимилиан Брюнхвальд гордился тем, что ему дозволено было носить сине-белую одежду с великолепным черным вороном на груди. Он щеголял в берете с пером, подарке отца, а еще у него имелись сапоги, шоссы и меч. Вещи все недорогие, но хорошие. Также у него был конь, кавалер дал ему настоящего коня, не мерина. Не каждый молодой человек в пятнадцать лет мог похвастаться таким.

Одежду, особенно колет с гербом господина, он держал в чистоте, не то что Сыч. Колет у юноши был чище даже, чем у Ёгана. Сапоги и коня он тоже чистил, не ленился.

Особо гордился Максимилиан, когда кавалер позволял нести его штандарт. Ехать впереди в красивом колете со страшным черным вороном на груди, нести штандарт и иметь право кричать на всех, кто суетится на дороге, – это было истинное удовольствие.

В эти мгновения юноша чувствовал себя настоящим оруженосцем, а не каким-то жалким пажом.

А кавалера он очень уважал, это уважение привил ему отец, который знал кавалера недолго, но был очень высокого мнения о нем как о воине, к тому же удачливом воине.

Юноша, находясь рядом с кавалером, многому учился у него – и манере разговора, и поведению. Жаль, что обращению с оружием он не учил Максимилиана, но он и не должен был.

Всем остальным оруженосец оказался доволен.

Он вышел из почты, где толстый почтмейстер опять ему сообщил, что для кавалера Фолькофа писем нет, и легко запрыгнул на коня. Взял поводья и стал уже поворачиваться, чтобы ехать в трактир, где завтракал кавалер, да не поехал, не дал коню шпор, а, наоборот, притормозил его.

Прямо пред ним, держась за руки, стояли две девушки: одна что-то шептала другой, и обе с усмешками смотрели на него.

Максимилиан немного растерялся и хотел поворотить коня, чтобы объехать их, так они не позволили ему, засмеялись и снова встали у него на пути.

– Добрые госпожи, дозвольте мне проехать, – едва смог от смущения сказать юноша.

– А не дозволим, – вдруг нагло ответила та, что постарше.

И обе они смеялись.

– Так отчего же? – удивился Максимилиан.

– А хотим знать, кто вы такой, юный господин, – заговорила вторая девушка. – Мы всех юных господ в нашем городе знаем, а вас нет.

– Отвечайте, юный господин, кто вы? – говорила та, что постарше.

Он вроде и слышал ее, но глаз не мог оторвать от второй, той, что была моложе. Юноша никогда еще не видал таких, как она.

– Я… Я Максимилиан Брюнхвальд. Оруженосец кавалера Фолькофа.