Хоксмур

Назавтра проснулся я с легкою головою, в кою лезли причудливыя мысли; будь моя воля, я бы весь день провел в халате, никого до себя не допуская, но тут новый замысел придал мне решительности подняться, как ни в чем не бывало. Я оделся, вынул лучший свой парик из коробочки, и тут явился Нат будить меня. Что же, сэр, сказал я ему, когда он вошел (он же в смущении остановился, услышав подобное к себе обращение), мне только что пришла в голову мысль, какую я и на пятьдесят гиней не променяю.

Он настойчиво упрашивал меня открыться, однако я не желал, и вскоре рассеянный ум его пустился другою дорогою. Госпожа Бест, говорит, давеча посылала спросить, не желаете ли Вы сыграть в кадриль, однако Вы еще не возвратились, я же за Вас отвечать не мог, ждал-ждал, устал сильно, а тут уж и полночь, как вдруг услыхал я шум…

Угомонись, Нат, отвечал я, оставь ты меня нынче утром в покое, до твоей ли мне болтовни, когда у меня поважнее дело имеется. Тут я крепко себя обхватил.

В контору я взошел в состоянии крайнего возбуждения и, поздоровавшись с Вальтером (тот, бледный, словно человек, увидавший свой собственный призрак, сидел, уставившись в окно), направился в комнатушку господина Гейеса. Так и видно было, что тот думает: о Господи, вот он! идет! однако я приближился к нему со всею возможною учтивостию и спросил его, не окажет ли он мне одной услуги. Поклонившись, он уговаривал меня продолжать со словами, что весь он к моим услугам. Тогда завел я с ним такой разговор: о том, что каменщик, оплакивая смерть сына, перед тем как самому погибнуть, не уделял большого внимания наружным стенам Св. Марии Вулнот, обращенным на Ломбард-стрит, и что, следственно, стенам этим не достает семи или восьми футов в вышину. Когда их закончат, то можно будет полностью сломать и увезти леса; более промедленья не будет, добавил я, а коли Вы работали сообща с каменщиком, то Вы меня весьма обяжете, естьли сделаете инспекцию его работе и определите, что необходимо для ее завершения. Злодей уверял меня, что, будь сие в его власти, он полностью удовольствует мою просьбу, ибо и сам понимает, что означает промедленье; тогда я снова поблагодарил его, он же поблагодарил меня за то, что пришел к нему, не чинясь. Такими приятными речами я заставил его забыться. Что Вы, все от головокруженья страдаете? спросил я. Несколько подвержен, отвечал он к великой моей радости.

Конец тебе, шут гороховый, подумал я и, вернувшись к себе в комнатушку, принялся смеяться, да так, что у меня потроха сотрясались, подобно болоту под ногами. Вальтер озадачен был моею внезапною радостию и спросил меня, что, как? Я же отвечал, превосходно.

Вот тут, чтобы Вам еще веселее сделалось, говорит он, письмо от викария Св. Марии Вулнот.

От Приддона?

От него самого. Он надеется, что Вы сообщите ему, когда будете знать точный срок, в каковой будет убран сей мусор безбожный; так он сам излагает своим языком — таким только проповедь читать.

Дурак он, сказал я, что о мусоре говорит; будь моя воля, я бы его самого в тележку сунул, как услышу дребезжанье мусорщиков.

Ибо, по правде говоря, викарий Приддон есть обращик лицемерной святости, что носит старомодный плащ и чулки, на ногах болтающиеся; однакожь лицо его красно и пухло, а глаза сверкают. С кафедры своей проповедует он о Боге, сам же знает о Нем не более, чем муха-однодневка о воде, над коей жужжит, или бездельники в толпе — о Солнце, когда чуют жар его на своих потных лицах. Ни один церковник столь тщательно не соблюдал Акт Единообразия:[49] кто еще во времена Карла Второго с большим, нежели он, рвением, приводил в исполнение Законы о Наказаниях; при короле Якове кто сильнее протчих ратовал за их отмену; при короле Вильгельме Оранском кто более яростно сражался за то, чтобы выслать на родину Голландских синих мундиров,[50] бывших на английской службе; теперь же, при королеве Анне, кто более протчих лебезит перед нашими Голландскими союзниками? Вальтер вышел из комнаты, помочиться, а по возвращении говорит: так что, уберете Вы эти жалкие обломки, как Приддон их величает?