Хоксмур

Потом он одолел последние четыре ступени и вошел в охваченную безмолвием церковь; там все еще царила темнота, и он сообразил, что окна лишь отражают свет, подобно зеркалу. Кинув взгляд за спину и убедившись, что его никто не видит, он приблизился к купели для крещения в углу, окунул ладони в застоявшуюся воду и потер ими лицо.

У выхода из церкви к нему подошел молодой сотрудник и прошептал:

— Это она его нашла. Так и осталась тут сидеть, пока полицейского не увидела.

Он кивал в сторону рыжеволосой женщины, сидевшей на старом камне во дворике, прямо за воротами. Хоксмур, будто не обратив на нее внимания, поднял глаза на боковую стену церкви, выходившую на Кинг-Уильям-стрит.

— Что тут эти леса делают?

— Раскопки, сэр. Тут раскопки ведутся.

Хоксмур ничего не сказал. Потом он снова повернулся лицом к коллеге.

— Вы погодные условия записали?

— Дождь идет, сэр.

— Я понимаю, что дождь идет. Но мне нужна точная температура. Нужно установить, как остывает тело.

Он поднял глаза к небу и почувствовал, как на него, на щеки и открытые глаза, уставившиеся вверх, падает дождь.

По его указаниям место уже отгородили; у ворот церкви и по бокам поставили большие брезентовые ширмы, чтобы скрыть действия полиции от взглядов людей, которые, разумеется, не преминули собраться там, где было совершено преступление. Теперь, удостоверившись, что нужная территория, в центре которой находится тело, в его полном распоряжении, Хоксмур взял на себя руководство операцией во всех деталях. Брюки, носки, свитер и рубашку жертвы тоже обработали липкой лентой; с ботинок соскребли землю, а также взяли образцы почвы поблизости для анализа, после чего ботинки положили в полиэтиленовый пакет. Тело раздели, и теперь, в свете дуговых ламп, оно приобрело яркий оттенок; каждый предмет одежды поместили в отдельный пакет, и Хоксмур сам их маркировал, не доверив этого никому, а после передал ответственному за вещественные доказательства. Взяли пробу из-под ногтей, руки положили в пакеты и запечатали их липкой лентой. Тем временем землю вокруг места преступления прочесывали в поисках волокон, отпечатков ног и пятен; все, что могло представлять даже отдаленный интерес для следствия, заносили в журнал под отдельным серийным номером, а после помещали в обшитый изнутри ящик для перевозки. Пока шла эта работа, Хоксмур, по-прежнему без плаща, несмотря на непрекращающийся дождик, все время что-то негромко шептал; не сведущему в полицейских делах могло показаться, будто этот человек, совершенно обезумев, разговаривает сам с собой в двух футах от трупа — на самом деле Хоксмур наговаривал свои собственные наблюдения на маленький диктофон.

Последней его фразой перед тем, как приехал патологоанатом, было «Больше тут ничего». Врач был человек в теле, невысокий, и все-таки, когда он медленно поднимался по ступеням Св. Мэри Вулнот, от него исходила некая величавость. Он кивнул Хоксмуру и, пробормотав «Да, вижу, вижу», опустился на колени рядом с трупом и раскрыл коричневый чемоданчик. Секунду он медлил, пальцы его подрагивали.

— Извините, что так рано вас поднял, — начал было Хоксмур, но тот уже вытащил нож и одним быстрым движением вскрыл брюшную полость; затем приложил к печени мертвого ребенка термометр и откинулся назад посмотреть на свою работу. Потом, едва слышно насвистывая, поднялся на ноги, чтобы поговорить с Хоксмуром.

— Вам, наверное, и без моих разъяснений все понятно?

— Да, сэр, спасибо. Но в конце мне от вас все-таки понадобится время.

— Время, как известно, не ждет. — Он отступил назад и посмотрел на обломанные колонны. — Красивая церковь, правда? Нынешние так строить не умеют… — Голос его затих, он снова переключил свое внимание на тело.

— Не знаю, сэр, кого вы понимаете под «нынешними».