Хокуман-отель (сборник)

– Простите, о чем же? По-моему, вряд ли у нас могут быть другие темы. Или я ошибаюсь?

– Валентин Петрович, если вам не трудно, расскажите о вашем высокочастотном генераторе.

– О чем?

– О высокочастотном генераторе. Ради бога, простите, но вынужден добавить: том самом, который сгорел. И существование которого вы пытались скрыть от меня – вместе с Василием Васильевичем Субботиным.

Некоторое время Вологдин смотрел на Пластова, будто не понимая, о чем тот говорит. Неожиданно лицо инженера потемнело, он сказал тихо и как-то по-особому убежденно:

– Милостивый государь, какое вам дело до моего высокочастотного генератора? Не трогайте этого. Не нужно.

В тишине маятник отсчитывал время; казалось, оба они сейчас заняты только тем, что внимательно слушают тиканье часов. Наконец Вологдин сказал устало:

– Ради бога, простите. Я просто не выдержал. Я не могу больше, понимаете, – не могу.

В полной тишине встал, подошел к окну. Тронул один из чертежей, спросил глухо:

– Знаете, сколько вариантов проекта я сделал?

– Сколько?

Вологдин долго стоял молча, будто пытаясь вспомнить.

– Свыше ста. Я чертил ночами, переделывал, откладывал – и чертил снова. Засыпал – и опять вскакивал, если что-то приходило в голову. Ведь все приходило не сразу… Совмещенный корпус… Гибкий вал… Шелковая изоляция… Поймите… – Вологдин повернулся, его глубоко запавшие глаза мучительно сощурились. – Поймите, последние месяцы, когда я наконец приблизился к окончательному решению, во мне вдруг все перевернулось. Все, вы понимаете? Вы должны это понять, я вижу, должны понять. Наконец-то я поверил в себя. Я стал другим человеком, совсем другим. Все вокруг ожило. Я создал этот генератор. Не знаю, что это было, наитие, озарение, что-то другое, но я его создал! Создал. Он стоял на испытательном стенде. Стоял – живой, теплый, без единого изъяна, понимаете? Несколько дней я вообще не подпускал к нему никого. И сам его не трогал – только смотрел! Вы понимаете это?

– Понимаю, – сказал Пластов.

Инженер выпрямился, вздохнул:

– Ну вот. А потом я уехал – не надолго, всего на четыре дня. Я хотел остыть, так бывает. Чтобы потом вернуться к тому, что я создал. Но когда вернулся, ничего уже не было. Ничего. Все сгорело. Генератор, которому было столько отдано, превратился в груду железа. – Рассеянно потрогал бумаги, улыбнулся через силу: – Впрочем, простите. Может быть, вы чего-то хотите? Чаю? У меня есть чай. Правда, я заварю?

– Нет, нет, Валентин Петрович. Спасибо.

– Н-ну. Пожалуйста. – Инженер пожал плечами, подошел к барометру. – Как хотите. А то. – Задумался. – Пустота. Понимаете, теперь внутри, во мне, осталась только пустота. Я пустой, совсем пустой, понимаете? Если бы еще был завод. Я постарался бы пересилить себя… Попробовал бы что-то сделать… И… Не знаю, загадывать трудно, но, если бы повезло, может быть, я бы его восстановил.

– Генератор?

– Да, генератор, хотя. Все уже не то. Нет уже того порыва. Но, повторяю, я постарался бы себя пересилить. Но теперь ведь нет и завода, так что – бессмысленно. Все. – Повернулся. – Собственно, Арсений Дмитриевич, наверное, бессмысленно и то, что я вам это говорю?

Пластов вдруг поймал себя на мысли, что нарочно медлит, подбирая точные слова.

– Все это далеко не бессмысленно. Пропажа вашего генератора и стоящая передо мной цель. Передо мной, как адвокатом, эти два предмета могут быть связаны.

– Не понимаю.

– Простите, ведь вы заинтересованы, чтобы Глебов получил страховку?

– Н-ну. В общем, конечно. Если Глебов ее получит. Я с ним не говорил на эту тему. Но не исключено, что он купит новый завод.

– Ну да. И вы сможете снова заняться. своим генератором?

– Не знаю. Что об этом говорить. Во-первых, глупо только говорить. Во-вторых, признаюсь, сейчас просто не хочется. Я всегда сторонился нечистоплотности в делах. А это, по-моему, как раз весьма сомнительная история.

– Подождите, Валентин Петрович. Может быть, вы и правы. Но. Вы сказали, что когда-то не верили, сможете ли что-то сделать в науке. Но ведь я тоже, когда взялся защищать интересы Глебова, не верил, что смогу чего-то добиться. Я и сейчас в это не верю. Но ваш генератор. Понимаете, когда к плохо налаженной противопожарной охране добавляются улики вроде сторожа и нефти, о чем мы уже говорили. то надежды, что страховка будет выплачена, почти нет. Но генератор. Простите, генератор меняет дело. Существенно меняет.

– Не понимаю, при чем тут мой генератор?

– При том, что он… вернее, его пропажа, может стать очень веским доводом. Веским – в нашу пользу. На суде. Кстати, хоть что-то от этого генератора сохранилось? Он ведь сгорел не до конца?

– Практически сохранились лишь останки и обгоревший кожух.

– Говорю это к тому, что очень неплохо было бы представить эти самые останки в суд как вещественные улики. Понимаете, одно дело – объяснять судьям что-то на словах и совсем другое – показать. Он большой?

– Около метра в длину. В высоту – сантиметров семьдесят.

– Отлично. Простите, может быть, это звучит бестактно, но наверняка вид обгоревшего прибора будет эффектен. Все-таки – где они, эти останки?