Холера

Это не дурманящее зелье, подумала Холера, с ужасом ощущая, что не в силах оторвать взгляда от этих жутких созданий. Они просто сходят с ума здесь, в вечной темноте. Их разум, бессильный и сломленный, переваривает сам себя. Наверно, они кричат, пока могут, пока не срывают связки, а потом, когда кричать уже не в силах, сознание милосердно уничтожает само себя.

Холера хотела задать еще один вопрос, хоть и видела, что Ланцетта не в самом добром расположении духа для беседы. Ей надо было знать…

Однако необходимость в вопросе отпала сама собой.

Она увидела, как к ближайшему кожаному бурдюку деловито подбегает тощий сфекс. Он не стал кусать лоснящийся от жира бок, лишь нечеловечески широко распахнул пасть и неожиданно страстно принялся лизать его покрытую растяжками землистую кожу. Сухой язык удивительно ловко собирал с поверхности крохотные бисеринки пота и кожных выделений. Когда минутой спустя сфекс прекратил свое занятие, он немного пошатывался и еще какое-то время выглядел озадаченным, как если бы не вполне понимал, где оказался. Но потом тряхнул головой, устремился вперед и мгновенно слился с сонмом своих сородичей.

— Мы не пища для них, — произнесла Холера, отмеряя слова так осторожно, как прежде не отмеряла даже ядовитые порошки на уроках алхимии под надзором магистра Голема, — И даже не куклы для постельных утех. Мы просто…

— Ага. Их фабрики по производству дурманящей дряни. Наверно, наш пот для них что-то вроде изысканного вина. Их собственные тела уже не могут его вырабатывать, вот и…

Холера потерла зажмуренные глаза пальцами. Будто из них можно было стереть увиденное, как стирают следы мела с поверхности доски.

— Ах, чьорт побьери… Ах ты ж сучье вымя…

Ланцетта осклабилась.

— Если будешь хныкать, как избитая шлюха, могу оставить тебя здесь. А что такого? Заведешь новые знакомства, до черта новых знакомств. Поначалу будет неуютно, наверно, к тому же сухой воздух и отсутствие солнечного света скверно сказываются на коже. Но ты быстро обвыкнешься. Вскоре станешь послушной и покорной, как корова в стойле. Представь, как сухие языки облизывают твои пролежни. Изо дня в день. В тишине. Сладостно причмокивая…

— Заткнись, — прошипела Холера. Пальцы от злости свело так, что пришлось сжать их в кулаки, — Просто заткнись, иначе я всажу зубы так глубоко тебе в глотку, что тебе придется привыкать жевать с другого конца!

Ланцетта удовлетворенно кивнула.

— Вот такой ты мне нравишься больше. А теперь, пока ты вновь не распустила сопли, давай-ка думать, подруга, как нам отсюда сбежать.

В последний раз столько думать Холере приходилось на втором круге, сдавая экзамены по антинопомантии[35] мейстерин Кляксе. Наверно, младенец, который угодил к ней на препарационный стол, приобрел привычку крепко закладывать за воротник еще до своего рождения, а может, просто пролежал в лабораторном леднике дольше положенного. Как бы то ни было, к моменту начала иссечения его печень походила на бледно-желтый лоскут с бахромой, который Холера битый час раскладывала то так, то этак, пытаясь определить хотя бы завтрашнюю погоду.

Магистр Клякса молча смотрела на нее, не поправляя и не делая замечаний, от этого было неприятнее всего. Лицо ее, бледное болезненной бледностью сырого куриного мяса, было покрыто медленно скатывающимися капельками плоти. Время от времени мейстерин магистр доставала носовой платок и протирала покрытые белесыми разводами стекла пенсне, после чего водружала его обратно на медленно истончающийся нос, из которого уже выглядывали хрящи. Иногда она запаздывала и тогда капли ее плоти срывались прямо на препарационный стол с едва слышным шлепком, и шлепки эти выводили Холеру из себя еще больше, чем херова печёнка…

— Прямо не пройти, — Ланцетта произнесла это спокойно, как произносят что-то общественное и не требующее доказательств, — Нечего и думать.

— Слишком много?

— Больше, чем драло тебя в этом году. Сфексы сильные ублюдки, а под землей становятся еще более ловкими и опасными. Даже будь у меня двуручный палаш, я бы не расчистила дорогу до входа.

— Можем затаиться, — неуверенно произнесла Холера, — Выкопать себе какую-нибудь нору и дождаться помощи.

Ланцетта смерила ее презрительным взглядом, холодным и тяжелым, как сырая не откованная сталь.

— Чьей помощи ты собираешься ждать, безмозглая шкура? Или ты думаешь, что земля расколется и сам Люцифер сойдет сюда в зареве Геенны Огненной, испепеляя сфексов одним взглядом?

— Люцифер сейчас занят с твоим папашкой! — огрызнулась Холера, — Как на счет «Вольфсангеля»? Или твой ковен не собирается тебе помочь?

Ланцетта тряхнула грязными волосами.

— На твоем месте я бы на них не уповала.

Холера ощутила секундную растерянность. Она мгновенно вспомнила окаймленные волчьей шерстью серые плащи, стелящиеся позади нее, острые усмешки преследовательниц, стук подошв по мостовой.

— Они… Они не знают, что ты здесь?

Ланцетта клацнула зубами. Звук получился не грозным, как следовало, а каким-то вялым, как у ловящей мух собаки.