Холера. Дилогия (СИ)

  Как правило, на летних ночевках телеги каравана сбивались в кучу, долженствующую изображать круг, седоки разбредались по округе в поисках грибов или ягод, а бабы устраивали под деревьями бивак, гремя, что есть силы снаряжением.

  Правда, мужики опасались углубляться в неведомую чащу. Стоило отдалиться от бивуака, как можно было наткнуться на притаившегося зверя, в чем путешественники убеждались, не раз увлекшись собиранием заманчивых ягод земляники красневших на солнечных полянках. Местами их было столько, что можно было наесться до отвала, не сходя с одного места.

  Семейство Хотея этот долгий путь прошло в отличие почти от всех остальных переселенцев без имущественных потерь. Решение превратить все нажитое в непортящийся продукт оказалось для семьи весьма удачным, ведь тронулись в дорогу почти два года назад. Вот предприимчивый мужик, бывший приказчик, едва не уличенный в растрате и радовался, поглядывая на свое нисколько не попортившееся имущество. Необычные возки Хотея был настолько широки, что не будь они завалены мешками, то на них можно было бы лежать и поперек. Это на обычной телеге стояли сундуки и короба со скарбом.

   Жаль только, что, не выдержав тягот дороги, скончалась невестка - супруга старшего сына.

  Пока тащились сквозь сумрак вековых лесов, казалось, что мир сжался до узкой просеки прорубленной могучим великаном через непролазные дебри. Сквозь плотный строй стоящих по обочинам деревьев, едва можно разобрать, что творится вокруг. В отдалении, едва за первым рядом стволов уже трудно разобрать очертания. Все становится зыбким и мерцающим, сливаясь в неприятную для глаз пестроту тени и света. То внезапно встанет силуэт похожий на дикого зверя, смотришь, а он уж растаял, сменившись поваленным на бок старым пнем. Куст у обочины вдруг обернется одиноким чудищем и протянет тощие ветви, будто руки просящие подаяния. Такие-то вот фигуры и мерещатся за деревьями - внушают страх и подозрения. Невольно на растревоженный ум приходят рассказы о лихих варнаках, промышляющих в этих лесах и поджидающих неосторожных путников.

  Повозка только вынырнула из обступивших тракт зарослей и выкатилась на широкую луговину. Мгла осталась позади. До самой теснины, где слышался плотный бас недовольной реки, встретившей на своем пути теснину, все было видно. Русло притока, на высоком берегу которого и должна была встать казённая деревенька, недалеко от места впадения сузилось. С ее берега открывался вид на отличные заливные луга. Подозрительные наваждения, пугавшие своим видом утомленных путников, остались позади. Воздух сделался свеж и прозрачен. Шелковая трава глядела призывно и ласково, словно манила лечь, раскинуть руки и смотреть в необъятную глубину таинственного неба, на котором нет ни облачка.

  Хотей соскочил с телеги и с торжеством завалился на сочную густую траву.

  - Дед, ну ка вставай, - Хотей аж поморщился, услышав недовольный голос жены - изгваздаешься. Кто стирать будет?

  - Дневка, - уставший от твердого сиденья казённого экипажа, Егор Кузьмич, выбрался на землю и негромко сказал молодому вознице. - Дорога теперь вдоль реки пойдет, пока в болото не упрется. Тупик. Почитай добрались.

  Объемная фигура чиновника, казалось, не вполне соответствовала должности караван-баши. Его обрюзгшее лицо с набрякшими мешками под глазами никак не вязалось с должностью ответственного за партию переселенцев. Вообще, он представлял собой эдакого помятого жизнью Бахуса, заброшенного судьбой на несвойственную почву. Тяжела ты чиновная доля. Ну проворовался чуток. В смысле не поделился с начальством и вот уже ссылка. Главною побудительною причиною, заставившей занять нынешнюю должность, стала возможность чуть подправить свое весьма пошатнувшееся финансовое положение. Прозябать на копеечном жаловании жуть как не хотелось. Продав все, пойдя на подношения, унизительные просьбы на коленях, удалось прибиться к департаменту, занимающемуся расселением новопоселенцев и получить средства для организации нескольких казённых поселков.

   Что сказал бы отец Егора Кузьмича, служивший управителем на заводе и прославившийся особой жестокостью относительно рабочих и бывший сущим ангелом посредь домашних? Наверняка бы посетовал на отсутствие всякой осторожности вызванной чрезмерной любовью к возлияниям. Ведь упреждал же он его, что те, кто пробивает дорогу собственным лбом, не преминут, при случае втершись в доверие, взять грех на душу и измыслить донос.