Холера (сборник)

– Надо же, какое совпадение! – удивляется купец Батурин. – Довольно редкая фамилия, и – надо же, оба такие задорные люди! Я буквально заинтригован: что, земеля, что этот человек? Так по халявам и практикует?

Я делаю другу знаки, но купец понимать меня не хочет, прямо-таки выпихивает нашего святого отшельника на тропу исповеди.

– Я крайне страдаю от дефицита общения, друзья мои, – охотно заводит свою песню Рюрикович, и славная Гришка похлопывает его по рукаву и говорит «ну-ну-ну». – Такая тоска, ребята… А как я жил! Я жил, друзья мои, фе-е-ри-чес-ки! – Сосед горько улыбнулся и сделал крупный глоток. – Всего лишь пять лет назад… Вы знаете, друзья, что такое культуратташе в…? – Б. Назвал маленькую европейскую страну (хорошо, очень хорошо, просто замечательно развитую), полную хороших кондитерских и первоклассных горнолыжных курортов. – Это, дорогие мои, песня жаворонка в летнем поле. К тому же накануне отъезда я женился… Нет, к счастью, не на Марице. На прелестной сироте из старого партийного клана. Студентка филфака, на пятнадцать лет моложе меня. Друзья мои, море любви омывало наш старинный особнячок на улице Роз. Я пишу стихи, жена ездит по магазинам, катаемся на лыжах. Званы в лучшие дома столицы, вот так. Машенька… да. Маша счастлива. Мне родина снится, в слезах обнимаю любимую… Открою глаза: я в раю, о чужбина моя! – это не вошло в сборник. Да, я жил в раю. Маша, Маша… Был прелестный праздник по случаю победы в региональной регате. Обед в старом замке, у бабушки капитана команды, баронессы. Персонал в ливреях. С хозяйкой, семидесятилетней красавицей, мы знакомы довольно коротко, играем в теннис. Одна походка…

Профессор разошелся, пробует изобразить походку баронессы. Очень похоже, как скачет дельфин на хвосте по водной арене дельфинария. Внезапно его перекосило от ярости.

– А эта моя вобла, – он ткнул бутылкой в потолок, – как матрос в качку! Эстетический аспект секса унижает, мать ее!..

– Ты прав, глубоко прав, земеля, – одобрил Батурин. – Я тоже требую: Гришка, не топай, лехше, лехше ход ноги…

Некоторое время сосед молча пил и подливал себе, вздыхая. Я видел, что воспоминания даются ему нелегко.

– Да… – очнулся наконец Б. – В общем, баронесса просит минуту внимания… «Среди нас – гость из России, известный русский писатель…» Нет, думаю, этого не может быть… Только не это! Белый смокинг, землистое лицо, рот кривой, глаза совершенно безумные. Собственной персоной. И так мне отчего-то тошно, друзья мои, такие охватывают мерзкие предчувствия… А рядом вскочила и пялится на него голодными глазами длинноносая пигалица, яхтсменка-советолог, умирает от гордости: такое диво приволокла. Кошмарный какой-то сон. Здесь, в раю, где баронессы и регаты, в этом доме с привидениями – и кто? С какой стати?..

Профессор Б. замолчал, в изумлении глядя на пустую бутылку.

– Э, земеля. – Батурин слегка потряс его за плечо. – Расслабляйся, земеля, не горюй. Нам тоже не снилось с тобой корешиться.

А я спросил, отчего-то волнуясь:

– Ну так кто, кто же?

– Я разве не сказал? Хлесталов, конечно. Несет ахинею про дружеское участие, которое приняла в нем, «русском изгнаннике», маленькая, но прекрасная страна… А потом указывает на меня и объявляет (а пигалица переводит), что рад видеть здесь своего соотечественника (спасибо, не земелю) Б. И дальше: «Я также рад случаю сообщить уважаемой компании, что господин, а вернее, товарищ Б., которому оказано в вашей чудесной демократической стране всевозможное почтение, долгие годы являлся внештатным агентом советского КГБ, или, как говорят у нас, стукачом». Переводчица замялась, но быстро обошлась крайне неприятным словом «провокатор». И прямо повизгивала от упоения. Потом я узнал, что она пишет диссертацию «Кей Джи Би: формы и методы». Гробовая тишина за столом. И в этой тишине я кричу, опомнившись: «Ложь!» И тут же моя бедная Маша вдруг повалилась грудью на стол, как-то дико задергалась и побагровела. Это была такая жуть… Страх моментально заслонил всех хлесталовых. Я, помнится, истерически кричал: сделайте что-нибудь! И тряс ее, и почему-то страшно, грязно ругался по-русски. На тарелочке перед женой лежала черешня. Крупная, с райское яблочко, лаковая. Кто-то, поняв наконец в чем дело, резко стукнул Машу под грудью. Изо рта у нее вылетела здоровая ягода, Маша вздохнула и подняла ко мне мокрое лицо: «Он правду говорит?» Но Хлесталова за столом уже не было. Думаю, турнули подлеца.

Сосед замолчал, обвел застолье надменным взглядом и опрокинул который уже стаканчик. Я заметил, что он опасно съезжает со стула. Однако поднатужился земеля – и досказал свою историю.

Вкратце она имела такое завершение.