Холера

Евдокия что-то кричала в рацию, но голые люди, осуществившие на практике революцию, в полном соответствии с теорией — когда они, низы, не хотели, а верхи — Кястас с камарильей не могли загнивать по-старому, — уже загружались в вагон. Авторским произволом я задерживаю охрану общественного порядка, потому что сил больше нет смотреть на мучения граждан.

В это самое время зеленая «шестерка» беспрепятственно выезжала из широко распахнутых для пожарных машин ворот Майбороды. На заднем сиденье утрамбовались Арсений Львович Войцеховский, Михалыч, Петр Безухий, а также некоторая худосочная дама в ночной рубашке, которая рыбкой впрыгнула в салон в последний момент и в панике растянулась на коленях всей честной компании.

— Мадам, — шипел либерал Войцеховский, — куда вы лезете?! Это «жигули», а не какой-нибудь вам джип!

— Бросьте, Арсений Львович, — пристыдил Кузя. — Видишь, Толян, как быстро люди начинают выгрызать свое место под солнцем. Только что в говне захлебывался, а дали крошечную кочку — и давай все на фиг, мое!

Чибис полулежал, высоко задрав колени, на переднем сиденье и ничего не соображал.

— Кузя, ребята, — шептал он, — свобода, что ли?

— Слышь, Академик, — подал голос Петр, — а с паспортами как быть? Они ж тут остались, сгорят?

— Однозначно, — радостно отвечал Кузя. — Меня больше интересует, где наш Карлсон. Я с ним как-то сроднился, с хитрованом очкастым…

Про Энгельса никто ничего не знал. Дама пискнула:

— Я в Бутово живу… Денег ни копейки! Отвезете?

— Слыхали?! — обрадовался Войцеховский. — Дай им палец — голову откусят!

По рассветной Москве Кузя в пятнадцать минут по пустому кольцу домчал до Никитской. Подъезд пахнул родной вонью, которая показалась всем духами и туманами. Гуськом, с дамой-замыкающей, поднялись на второй этаж. Дама бросилась к телефону и истерически заверещала, чтобы некий Димочка немедленно приехал за ней с вещами.

— Муж? — мрачно уточнил Петя.

— Братик… А я не замужем! — разрыдалась дама. — Бросил меня, сволочь такой, к молодой сбежал…

— Я его понимаю, — мстительно заметил Войцеховский.

— Мужики, — Петя окинул даму в казенной бязевой сорочке, сползающей с плеча, оценивающим и жадным глазом. — Может, сделаем ее, а? А то я больше не могу, полтора месяца без бабы…

— Стыдитесь, молодой человек, — буркнул Арсений Львович.

— Правда, Пьер, — блаженно растянувшись на ковре под вентилятором, согласился Чибис. — Она — наш товарищ по несчастью, а ты — скотина. Тут тебе не Чечня. Кузя, дай нам водки, что ли. Не бойтесь, леди, не тронем. Вас как звать?

— Ирина…

— Зачем водки? — испугался Войцеховский. — Я не пью уже четыре года…

— Вот, Ирине дай тоже. Алиску вызовем, чтоб Ира не боялась. Алиска, Ирочка, — наш женский друг. Хотите, привезет вам юбку?

Ирина пугливо жалась в углу на стуле, Петя ходил перед ней, как тигр, отчего женщина в ужасе зажмуривалась.

Словно почуяв свободу, у всех разом грянули мобильники.

Михалычу звонил Попков с радостной вестью, что одуванчик с Остоженки помер, и интерес к нему, Михалычу, со стороны правоохранительных органов угас. Войцеховскому внушали с кафедры, что он очень нужен на ученом совете, на что Арсений Львович кобенился и капризничал — очень, мол, слаб. Тетка Сима доставала из Хайфы: «Толенька, детка, клянусь тебе, это не страна, это что-нибудь особенное! Ты с твоей головой будешь здесь номер один!» «Я плохо переношу жару, тетя», — смеялся Чибис.

Это просто удивительно, как порой стремительно и внезапно начинает налаживаться жизнь. И не беда, что отключили горячую воду. Вся компания по очереди, Ирина первая, вымылась под холодным душем. Кузя выделил даме халат и, пока мужики, рыча и крякая, плескались, сбегал на уголок за пивом. А водка всегда была заначена у него в диване.

Алиска, примчавшись, застала шумную компанию во второй стадии возрождения. Недавние узники инфекционки звенели бутылками о края стаканов и поедали рыбные консервы с консервированными же помидорами, которые прошлым летом сама Алиска закатывала у себя на даче и раздаривала трехлитровые банки друзьям на дни рождения.

Петр, приятно изумленный появлением кудлатой барышни, схватил ее за руку и со словами: «а вот и девчонки» рывком усадил к себе на колено и принялся вливать ей в рот пиво из своего стакана.

— Кузя, — обиженно сказала Алиска, — почему ты вечно знакомишь меня с каким-то говном?

Арсений Львович хохотал мефистофельским лающим хохотом. Чибис без всякого музыкального смысла лупил по струнам гитары и кричал: «Рок, рок, рок, рок!» Михалыч с Ириной отплясывали что-то в высшей степени разнузданное, и полы ее халата развевались, временами накрывая опрокинутую леди с головой.

В полдень явился так называемый Димочка, подросток лет шестнадцати, выпил бутылку пива, захмелел и предложил сестрице Иринушке пожить у Кузи, а то ему, Димочке, негде заниматься.

Нет, это просто удивительно, как быстро люди привыкают к хорошему и забывают про адские мучения, которые убивали их и их близких еще вчера…