Холм демонов

— Ну да, меня же никто Танькой не называет, я ведь все-таки царская дочка. Батюшка всегда зовет меня Танюшкой, а все остальные Татьяной Дормидонтовной кличут… Но ты, Васятка, все-таки присаживайся, угощайся!

Повеление царевны Васятка исполнил, но видно было, что последнее объяснение его не очень-то убедило.

За разговором с Васяткой никто и не заметил, как майор Селезень отошел к карете и стал о чем-то шептаться с Чумичкой, а потом они оба подошли к обедо-ужинающим, причем майор бережно нес в руках бутыль с какой-то мутноватой жидкостью.

— Самогонка, — пояснил Селезень. — Я ее так запрятал, что никакие Соловьи-разбойники не найдут. А теперь, как я ощущаю, настал оптимальный момент ее «раздавить»… Не возражаете, Ваше Высочество?

— Не возражаю, — милостиво дозволила питие царевна. — После всех передряг не мешает маленько расслабиться. Вот, помню, как-то в Карабахе… — Надя осеклась, услышав нарочитое покашливание Дубова.

— Да, можно и выпить, — поспешно сказала баронесса. — Но только в меру.

— Чисто символически, — успокоил ее Селезень.

— Нет-нет, мне не наливайте, — решительно отказался детектив. — Да и сами, господа, не очень увлекайтесь — нам еще ехать и ехать.

Однако майор уже разливал самогонку по серебряным стаканам с царским вензелем. А Дубов вместе с Васяткой устроился чуть в сторонке на травке и завел с ним беседу вполголоса. Очевидно, двум специалистам в области дедукции было о чем поговорить.

— Ну, за успех нашего предприятия! — провозгласил между тем майор и тут же опрокинул символическое содержимое стакана в свою луженую глотку. — Ух, гадость какая, но хорошо пошла! — Александр Иваныч забросил в рот соленый огурец. — Как говорят господа офицеры, между первой и второй перерывчик небольшой. — Вдруг майор резко повернулся к Чумичке, который скромно закусывал балыком. — А скажи мне, друг разлюбезный, что ты знаешь об этом злодее Каширском?

— Ну вот, — с сожалением протянула баронесса, уже малость захмелевшая «после первой», — так хорошо сидим, и вдруг — Каширский…

Однако Чумичка, видимо, был в настроении поговорить и о Каширском:

— Сволочь он. Примазался ко мне в ученики, мое ремесло выведал, книгу спер — и удрапал. Встречу — не знаю что с ним сделаю! — Произнеся столь содержательный монолог, Чумичка вновь замолк и уставился в землю.

— Это опасный человек, — покачала головой Надя.

— Кто будет опасен, так это я, когда его повстречаю! — заявил Селезень и разлил по второй…

* * *

Неприязнь Чумички к Каширскому определяли не только разница в воззрениях на цели и задачи колдовства, но и чисто личные мотивы.

Несколько лет назад, во время одного из длительных визитов в параллельную действительность, Каширский сумел каким-то образом втереться в доверие к Чумичке, и тот взял его к себе в ученики. Однако почуяв, что ученик собирается использовать его науку не на благо людям, а в лучшем случае лишь на благо себе, Чумичка объявил Каширскому, что отказывается его обучать. Тот воспринял это решение внешне спокойно и лишь попросил день на сборы. И когда хозяин после недолгой отлучки вернулся в свое скромное жилище, то обнаружил, что его ученик исчез, прихватив с собой колдовскую книгу, куда Чумичка записывал плоды своего жизненного и колдовского опыта. Чумичка не очень горевал о потере книги — она была написана таким образом, что воспользоваться ею в полном объеме Каширский все равно не смог бы — но честного колдуна потрясло то коварство, которого он никак не ожидал, как бы плохо ни думал о своем бывшем ученике.

— Ах, доверчивый ты дурень, Чумичка, — бранил себя чародей, — постиг тайны волшебства, а в людях так и не научился разбираться!

И, горестно вздохнув, Чумичка опустился на табуретку. Но, к собственному удивлению, оказался на полу.

— Что я, уже совсем того… — раздраженно бормотал он, поднимаясь и потирая зад. — Мимо табуреток промахиваюсь. Дожил!

И Чумичка с досады хлопнул кулаком по столу, но стол, сорвавшись с места, понесся, ловко перебирая всеми четырьмя ногами, в другой конец просторной горницы.

— Ах вы так!.. — крикнул Чумичка, почему-то обращаясь к табуретке. А та попятилась от него, поскрипывая деревянными ножками. — Значит, бунт?! — топнул он ногой. — Супротив своего хозяина!?

И мебель, будто только того и ждавшая, рванула по горнице врассыпную.

Табуретки неслись вприпрыжку, пытаясь спрятаться под столом. Умывальный столик, гремя медным тазом, бегал вокруг печи. А солидный шкаф бочком пробирался вдоль стенки в дальний угол. Посреди этого мебельного сумасшествия стоял Чумичка и топал ногами:

— Пройдоха! Змей скользкий! Обстановку мою заколдовал. Вот ужо я до тебя доберусь! — выкрикивал чародей и вдруг… засмеялся. Жутковатым смехом, от которого становится вовсе не смешно. Мебель вздрогнула и испуганно замерла. А хохот волшебника нарастал, как грозная лавина, готовая в любой момент обрушиться на голову всякого, вставшего на ее пути. Жалобно задребезжали стекла. И… и все внезапно стихло. В пронзительной тишине было слышно, как испуганная муха бьется в окно, видимо, давая себе зарок больше никогда не залетать в жилища чародеев.