Холм грез. Тайная слава

Маленький Амброз мало что понимал тогда, и если бы его спросили – даже лет в пятнадцать, – что все это значит, он, возможно, ответил бы, что то был великий спор между нормандскими святынями и мистером Хорбери, Армагеддон Шелдонского аббатства и футболиста. В действительности Николас Мейрик тоже согрешил в плане объективности, ибо забыл все, что можно было бы сказать в защиту другой стороны. Забыл, что англосаксонство (сохранившееся в Соединенных Штатах) действует по тем же законам; что гражданский мятеж (за исключением, конечно, лейбористского движения) имеет скорее кельтскую основу, нежели саксонский порок; что казнь через сожжение заживо неизвестна англосаксам, разве что в случаях, когда провокация доходит до крайности; что англичане заменили «связанными договором наемными рабочими» прежние ужасы рабства; что английское правосудие равно карает виновных – богатых и бедных; что люди больше не травятся быстродействующими ядами, хотя и сейчас иногда продают нездоровую пищу. Старый Мейрик однажды сказал своему ректору, что считает бордель святым домом по сравнению с современным заводом, а когда он начинал рассказывать интересные истории о трех милосердных куртизанках острова Британии, ректор и вовсе сбегал в ужасе – он был из Сайденхема. Все это послужило неплохой основой для Люптона.

Восхитительный восторг, блаженный экстаз нарастал в сердце мальчика по мере того, как он убеждал себя, что оказался свидетелем, хоть и единственным, старой веры, веры загадочных, прекрасных и исчезающих тайн, веры столь отличной от веры футболиста, задиры и лицемера, от «мысли школы как вдохновляющего мотива в жизни» – о чем говорилось в последней воскресной проповеди. Мейрик обнажил свои руки, поцеловал пурпурные шрамы и помолился, чтобы всегда было так, чтобы и телом, и духом, и умом он был избит, оскорблен и осмеян за священные вещи, чтобы всегда он был на стороне презренного и несчастного, чтобы его жизнь всегда была в тени – в тени тайны.

Он подумал о месте, в котором находился, об отвратительной школе, ужасном городе среди мрачных равнин тускло-коричневого пейзажа центральных графств, уходящих в темный, безнадежный горизонт; и мысли его возвратились к волшебным холмам, лесам и долинам запада. Он вспомнил, как давным-давно отец разбудил его очень рано в тишине и волшебстве летнего утра. Весь мир был безмолвен и спокоен, таинственный запах ночи поднимался от земли, а когда они пересекли лужайку, тишину нарушила чарующая песнь птицы, вспорхнувшей с колючего дерева. Густой белый туман окутывал небо, и только они знали, что поднимется солнце и сорвет этот покров, серебря леса, луга и воду в веселом ручье.

Они пересекли дорогу и ручей на краю поля по старому пешеходному мостику, шаткому от ветхости, и начали подниматься по крутому склону горы, которую каждый мог видеть из своих окон; преодолев хребет горы, мальчик попал в неведомый мир: перед ним раскинулись глубокие тихие долины, омываемые стекающими с гор потоками; бесшумные леса, наполненные волшебным утренним воздухом; извилистые тропинки, убегавшие куда-то вдаль. Отец вел его вперед до тех пор, пока они не достигли вершины (путь, не превышающий двух миль, показался мальчику путешествием в другой мир), а там, на горе, обратил внимание Амброза на несколько разрозненных следов на земле и прошептал:

Берег морской – обитель Илтид.
Девятой волною алтарь омыт.
В священной гробнице земли – Моргана.

Град легионов – обитель Деви.

Ему алтарей повинуются девять.
Хвалебную песнь ему хор поет.

Гвент сокровенный – обитель Сиби.

Девять холмов его охраняют,
Девять песен о нем вспоминают.

«Видишь, – указал он вперед, – там девять холмов». И отец рассказал мальчику историю святого Сиби и его священного колокола: по легенде, плавал Сиби через море от Сиона и входил в Северн, в Аск, в Соар и Кантвр; однажды, прогуливаясь вдоль маленького ручья, который почти окружал холм в своем изгибе, Сиби увидел колокол, «сделанный из металла так умело, как не дано сделать ни одному смертному», колокол плыл по ручью под ольхами, возглашая:

Свято, свято, свято,
Я приплыл от Сиона
К святому Сиби!

«И так сладко звучал колокол, – продолжал Николас Мейрик, – что всем казалось, будто им была дарована радость ангелов, ym Mharadwys, и шло это не от земного, а от прославленного небесного Сиона».

Амброз стоял в разреженном прозрачном воздухе утра, на неровной земле, похожей на то место, где святой однажды приносил свою жертву, где были произнесены оживляющие слова после старой мессы британцев, и, затаив дыхание, слушал отца: