Холм псов

Как всегда, она сперва его услышала, а только потом увидела. И всегда, когда она его слышала, сердце ее превращалось в мячик, брошенный каким-то хулиганом.

– Боже Иисусе!

– Проедемся.

– Утром не можем поговорить? Воскресенье, раны Христовы, вечер, – она видела только его фигуру, черное пятно на фоне улицы. В машине сидел кто-то еще, абрис его головы виднелся сквозь заднее стекло и напоминал темный камень.

– Проедемся, – повторил он. Небо было медовым. Из-за фабрики Берната в Зыборке никогда не было по-настоящему темно.

«Все прекрасно», – напомнил ей голос с диска. Она представляла, что перед ней стоит кто-то совершенно другой и что этот кто-то начинает говорить с ней голосом с диска, а в ней что-то лопается, и она начинает орать на весь Зыборк, плеваться, звонить в полицию, пинать бампер.

Но он, он обладал таким голосом, словно ржавчину заморозили. И ничего нельзя было сделать, стоило человеку его услышать.

В машине резко пахло какой-то химией, вроде ацетона для ногтей. Она хотела повернуться, увидеть, кто сидит на заднем сиденье, но узнала его, когда услышала.

– Добрый вечер, госпожа бургомистр.

Комендант-инспектор говорил тихо, словно они везли в багажнике спящего тигра и боялись его разбудить.

– Что тут происходит? – спросила она Кальта.

Тот смотрел вперед. «Как он что-то видит в этих очках?» – подумала она. Он не сказал ничего.

Проехали игровую площадку, какие-то пацаны в куртках пили на лавке пиво, глядя на проезжающие авто. А что другое могли делать? Хотя – вот где их родители? Они миновали костел. «Красивый фасад мы сделали», – думала она всякий раз, когда проезжала мимо.

Предпочитала думать о таких вещах, а не о Кальте, ведшем машину, не о том, что у него в голове.

Они миновали замок, миновали въездной указатель Зыборка, миновали поворот на Колонию.

– Стефан увидит, что меня нет, – сказала она.

– Тебя вообще нет, – ответил Кальт.

– Куда мы едем? – спросил сзади комендант.

«Вырвал его ночью, из постели, от семьи, ровно так же, как и меня», – подумала она.

Кальт вместо ответа повернул в лес. Перед фарами мелькнуло какое-то животное, может лис. Она поняла, куда они едут, только когда машина приблизилась к месту. Не была тут лет десять-пятнадцать. В последний раз – ходила по грибы, когда еще их собирала.

В темноте памятник выглядел как черное, больное, выкрученное дерево. Она знала, что если посветить фонарем, увидит широко раскрытую ладонь. Кальт закурил, вынул из кармана телефон, подошел к знаку, посветил.

– Посмотри, – сказал ей и махнул рукой. – Подойди и посмотри. Komm und sieh.[74]

Она подошла. Снова голос с диска. «Это ничего тебе не дает, самое большее – засоряет голову», – подумала она. Победа уже за десяток километров, подсказал голос. Все равно, что до ближайшей заправочной станции.

– На что мне смотреть? – спросила она.

– На эту хрень. На то, что она стоит здесь, грязная. Что вы ничего с этим не сделали. Не обновили. Вот, сука, смотри, в каком оно виде, scheisse[75],– рявкнул он.

Табличка на памятнике и правда помнила времена и получше, буквы на ней пошли патиной, подржавели, птицы обгадили все. «Он что, в конец уже слетел с катушек? – подумала она. – Не может днем это решить, позвонить, нормально сказать: Крися, это для меня важно, возьми и сделай. Пятнадцать лет не интересовался, и вдруг интересуется».

«Памяти людей, лежащих на немецких кладбищах, чьей родиной были город и повет Зеборде Остпройссен. Они – наши предки, которые живут в наших сердцах. Сообщество повета Зеборде Остпройссен. Е. В.»

– И что мне, чистить это теперь? Одной? Ночью? – спросила она громко. Вот если бы она умела на него орать, как на остальных.

– Хорошо бы, – сказал он, вынимая сигарету из пачки, скусил фильтр, сплюнул, – сука, хорошо бы, если бы ты вылизала это дочиста.

Комендант стоял рядом, молчал, переступал с ноги на ногу, словно хотел в туалет. Был в гражданке: штаны, свитер, быстро наброшенный, первый подвернувшийся ему, выходящему из дома, под руку.

– Ты так со мной не говори, Кальт, – сказала она. – Ты так не говори, потому что у меня есть средства, чтобы призвать тебя к ответу.

Он схватил ее за горло так быстро, сжал так сильно, она поняла, что случилось, только когда он отпустил.

– Кто ведет машину, польская ты сука? – сказал. – И который час, польская сука?

Как видно, она мало боялась. Теперь испугалась по-настоящему. Он же подошел к коменданту, словно хотел ему что-то сказать, но только смотрел на него некоторое время, протянул руку, комендант скорчился, Кальт рассмеялся, присел, схватился за голову, заорал так, что они оба подпрыгнули, заорал снова, когда встал, она стояла замерев, ее словно парализовало. «Высокие крутые каменные горы, но если ты сосредоточишься, то они превратятся в маленькие холмики», – вспомнила голос с диска.

– Я делаю для тебя так много, а ты для меня – ничего, – сказал он.