Холм псов

– Ты знаешь, что я сейчас сделаю, – заявила Аська. Я знал.

– Погоди, мы просто говорим, – я показал на Каролину, словно хотел ее представить.

– Ну, шлюха, давай, сделай это. Ну, сделай! – крикнула Аська.

– Уматывай отсюда на хрен, ты, сука толстая! – Каролина встала с лавки и бросила в ее сторону бутылкой от пива. Бутылка разбилась рядом с Аськой; та подпрыгнула от страха, но не убежала, продолжая стоять, как стояла.

– Проваливай, а то я тебе въебу! – снова крикнула Каролина.

– Проваливаю, – ответила она через некоторое время. – У тебя все равно уже нечем в меня бросать.

– Зато могу въебать, – Каролина шагнула в ее сторону. Но сразу остановилась.

– Я пошла к Дарье, – проинформировала Аська.

– Иди и передай ей привет за трах моего парня, – сказала Каролина.

Аська уже ничего не сказала, только пошла в сторону замкового подворья.

(Мне кажется, что Аська ненавидит меня по сей день. Кажется, теперь она в Шотландии, работает там санитаркой, у нее ребенок от рыжего мужика с непроизносимой фамилией, и мужик выглядит, как Халк. И я уверен, что когда она лежит вечером в постели, когда Халк и дети уже спят, она возвращается мыслями в прошлое, и тогда ненавидит меня так сильно, что вся ее жизнь обретает от этого смысл.)

Я хотел встать с лавки, но не мог. У меня кружилась голова. Все начинало болеть, во рту разливался неприятный металлический привкус. Кажется, я понимал, что делаю. Возвращался на землю. Одновременно тормозил так, что мне казалось, будто мое тело пищит.

– Ты куда-то идешь? – Каролина подошла ко мне. Была выше на несколько сантиметров. Может, из-за ботинок. Но сколько бы я ни сосредотачивался, не могу нынче вспомнить, какие тогда на ней были ботинки.

– Все равно оно уже вылезло наружу. Пусть идут себе посношаются, твоя девушка и мой бывший, сука, парень, – сказала она.

Поцеловала меня в шею. «Сейчас она выпьет мою кровь», – подумал, как помнится, я тогда. Оттолкнул ее. Это был рефлекс. На самом деле мне этого делать не хотелось.

– Что? – спросила она. Была по-настоящему удивлена.

– Я должен туда вернуться, – я махнул рукой. «Я должен туда вернуться и все объяснить, – подумал я. – Я должен туда вернуться, потому что должен попросить у Дарьи прощения. Дарья – добрая. Дарья мудрая. Дарья хочет добра. А я не заслуживаю ее, потому что я дурак. Потому что я должен знать свое место». На короткий миг Дарья сделалась отчетливой, явной и яркой, будто пожар.

– Ебанулся? – спросила Каролина. – К кому? К тому куску ветчины в свитере?

Я не знал, что ей ответить, потому просто еще раз махнул рукой.

– Эта твоя девка уже дрочит Ярецкому. Как раз лижет ему хер. Тебе бы она никогда такого не сделала, а ему – делает в сортире, я тебе гарантирую. Заглатывает хуй по самые яйца! – кричала она, звучало это визгливо и грязно, словно ржавым гвоздем по стеклу. – Сосет у него, сука, а у тебя была возможность, у тебя была охуительная возможность, но, видно, ты пидор, да? – чем больше она говорила, тем больше прояснялось у меня в голове, тем лучше я понимал, кто она такая на самом деле, хотя тогда я еще не понимал до конца, кто такие на самом деле люди.

– Слушай, Каролина… – начал я только затем, чтобы ее оборвать, потому что, конечно же, совершенно не знал, что ей сказать после «слушай, Каролина».

– Отвали, – ответила она и начала плакать.

Мне было ее жаль.

(Несмотря на все то, что случилось потом, порой я вспоминаю это вот, ночью, и меня колет в самый центр грудной клетки так, что иной раз приходится сесть и думать, что ведь скоро меня уже ждет черная вечность, что в этот короткий момент перерыва на рекламу, которую мы громко называем жизнью, ни у чего нет особого смысла, а я когда-то мог трахнуть Каролину Кудельскую, мог, но не сделал этого и на самом-то деле никогда не сумею ощутить силы этого отказа.)

– Отвали, пидор! Конская морда! Отвали! – орала она.

Кажется, я бежал так быстро, как никогда в жизни.

На дворе замка было множество людей, все совершенно пьяные. Выглядели так, словно кто-то сверху направлял на них свет огромного прожектора. Инструменты лежали на земле, перед входом в паб. Посредине двора лежал разбитый штатив от микрофона, как сломанная ветка, окруженный неровным кольцом окурков и битого стекла. Мне казалось, что сейчас кто-то возьмет штатив, склеит его скотчем и сделает из него виселицу.

Сперва я не мог ее найти. Кто-то что-то мне сказал. Кто-то хлопнул по спине. В верхней части замка люди стояли, опершись о поручень, сгрудившись, наверняка они смотрели вторую часть концерта, ту, что проходила снаружи, и теперь им не хотелось никуда идти, возможно, они рассчитывали на некое продолжение. Я заметил Кафеля. Тот стоял рядом со своей девушкой, еще более худой и бледной, и непрерывно сплевывал вниз, словно хотел слюной пробить дырку в булыжниках двора.

Я увидел ее только через минуту. Она сидела на ступенях, в том самом месте, где в тот раз сидела Аська, театрально выдыхая дым и принимая к сведению, что ничего из этого – в смысле из меня и нее, – не выйдет.

Теперь Аська была там не одна. Рядом с Дарьей. И еще тремя девушками.