Холм псов

– Мы тут о книгах, это сложные для тебя штуки, Лукаш, – говорит Гжесь.

– Да нахуй книжку. Фильм был лучше. А ты тут вообще – с хуя ли? – спрашивает он моего брата.

– Думал, что Чокнутый будет здесь. У меня к нему дело, – отвечает тот.

– Чокнутый в «Андеграунде», – потягивается Лукаш. – И, кажись, ждет тебя.

– Нам обещали бигос. Мы голодные, – скалится мой брат.

– Сука, давай быстренько, принеси ему этот бигос, – говорит Рымек девушке, та, перепуганная, сидит рядом и глядит в свой телефон.

Девушка встает, идет на кухню. Ее подруга, сидящая под стеной, тоже встает и надевает куртку.

– Куда, сука, собралась? – спрашивает Лукаш.

Девушка не отвечает, только тихо всхлипывает. Делает в коридоре еще что-то – недолго, – а потом выходит и закрывает за собой дверь.

– Думаешь, тут все еще есть те, кто хотел бы тебя отхреначить? – спрашивает Рымек.

Гжесь раскуривает еще одну сигарету. Никуда не торопится.

– Не знаю, – отвечаю я. – Это тебе лучше знать.

Это забавно, я не знаю, это пиво или трава, но я его вообще не боюсь, хотя еще пару лет назад, приезжая в Зыборк, не выходил из дома отца, боясь встретить хоть кого-то. Просто представив себе такую встречу, я чувствовал, как температура моего тела снижается на пару градусов.

Хочу выйти на свежий воздух, хочу пойти домой. Не хочу, чтобы Гжесь втягивал меня в свои дела. Не хочу его дел. Не хочу дел Зыборка.

– Наверняка пара таких нашлась бы. Люди и правда рассердились на тебя, в натуре, – отзывается Рымек.

– Так позови их сюда, – отвечаю я ему, а вернее, это делает кто-то вместо меня. – Так позови их, я ведь – здесь.

Они смотрят на меня некоторое время, словно не поняв, что я говорю.

– Кого позвать? – спрашивает Лукаш.

Девушка возвращается из кухни. Садится, где сидела.

– Ничего нету, – отвечает. – Не знаю, где он.

– Спокуха, – говорит Рымек. – Спокуха. Все путем.

– Ну, раз нет бигоса, сходим-ка мы в «Андеграунд», – говорит Гжесь и встает. Я тоже. Иду в сторону коридора.

– Да мне, если честно, все равно, я этого даже не читал, только фильм видел, как и Лукаш, но кто-то – наверняка помнит, – говорит Рымек и тоже встает.

– Если увидишь эту дуру, то скажи ей, чтобы возвращалась, – Лукаш тупо пялится на то место, где я минуту назад сидел.

– А позвонить? – спрашивает Гжесь.

– Типа мне этой пиздёхе звонить? – отвечает Лукаш.

– Кто-то точно помнит, – повторяет Рымек. Его тон говорит, что повторяет он это лишь ради самого повторения, он уже забыл, о чем речь.

Мы выходим на улицу. Воздух резкий, но все равно как будто из клея, я двигаюсь медленно и тяжело, мне кажется, будто хожу по колени в воде.

– Что они курят? – спрашиваю Гжеся.

– Да он просто дурака валял. Поехали в «Андеграунд», – говорит он.

– Я иду домой, – отвечаю.

– Сука, ну когда мы в последний раз проводили время вместе? – спрашивает он меня. – Вот так просто?

Я опираюсь на машину. Смотрю на него. Чувствую, как поднимается ветер. Это хорошо. Выдует из меня все это свинство.

– Давным-давно, – отвечаю я.

– Давным-давно, – повторяет он и добавляет: – Пошли. Не выделывайся.

У меня нет сил ему отказать. У меня нет сил лежать рядом со своей женой в чужом месте и представлять, как ей вставляет старый, богатый чувак, который, непонятно отчего, в моем воображении имеет лицо Косинского. Я сажусь в машину. Знаю, что больше мне ничего не сделать. Знаю, что выхода – нет.

– А ты бы меня отхреначил? – спрашиваю я. – За ту книжку?

– Я ее не помню, – отвечает он и заводит машину.

– Не помнишь?

Гжесь останавливается неподалеку от двухэтажного дома, в пяти шагах от ратушной площади. Под домом толпятся какие-то люди, на втором этаже – огни, на улицу вылетает глухой ритм дэнс-музыки. Когда мы останавливаемся, кто-то сразу же паркуется рядом, с визгом давя на тормоза. Гжесь оборачивается, глядя, кто это. Когда узнает машину, кивает. Я даю ему на глоток пива.

– Ты знаешь, зачем я это сделал. Знаешь, что случилось, – говорю я, и вдруг на меня опускается тень той черноты, след тех эмоций, словно кто-то зажал голову в тисках.

Он молчит, закуривает, смотрит на меня, до конца не понимая, какое выражение лица выбрать, а потом говорит:

– Это уже не имеет значения, Миколай. Имеет значение только завтра.

– Лучшее завтра было вчера, – отвечаю я непроизвольно.

– Ебать сучек и полицию, – говорит он, пофыркивая смехом, и, наконец, выходит из машины.

Из автомобиля рядом – темно-синего БМВ – вылезают двое парней в джинсовых куртках и с зачесанными в пробор волосами. Выглядят как близнецы. У них быстрые, нервные движения, они осматриваются, словно в поисках того, кто мог за ними ехать. Подают Гжесю руку.

– В «Андеграунд»? – спрашивает одного из них Гжесь.

– Нет, в костел, – отвечает тот.

– Пошли, – Гжесь машет, чтобы я шел следом.

– Малолетки внутри, – парень из БМВ ухмыляется.

– У него жена, – Гжесь показывает на меня.

– И что – «жена»? – отвечает тот.

Я, несколько машинально, иду с ними внутрь, прохожу мимо стоящих у входа дуриков, сосущих пиво, показывающих друг другу что-то в телефоне – вроде бы как машина делает «бочку». На меня не смотрят.