Холм псов

– Юстина, я думал, что для тебя главным были дети. Что главным для тебя было то, чтобы все закончилось, чтобы закрыть этих сукиных детей в тюрьме. Чтобы они подохли там от рака и инфарктов, – произносит Он медленно.

– Как ты можешь так говорить? – отвечаю я и представляю, что сижу напротив за столиком в ресторане, столик накрыт белой скатертью, передо мной и перед Ним стоят еще пустые тарелки, а рядом лежат ровно разложенные столовые приборы, ножи и вилки, а еще – бокалы, наполовину наполненные водой. Представляю себе, что этот ресторан находится где-то высоко, очень высоко над городом, который мне неизвестен; от панорамы в окне спирает дыхание в груди. Из-за этого света Его лицо превращается в хитин насекомого. Он наклоняется, желая меня поцеловать или прикоснуться к моей руке, я еще не знаю, но так или иначе на Его лице, которое словно маска, отлитая из серо-стальной резины, на его лице видна вся Его гниль, вся грязь. Когда ты узнаешь кого-то, всегда существует вероятность один к двум, что он будет плохим. Он наклоняется ко мне, я представляю это себе невероятно отчетливо, в удивительно высоком разрешении, и тогда я беру вилку и втыкаю Ему в глаз, и кровь брызгает на скатерть, и на короткий миг Он словно бы удивляется; а потом Его голова глухо и бессильно бьется о стол.

– Алло? Ты там? – спрашивает Он, нетерпеливый и злой.

– Я тут.

Моргаю, быстро, чтобы вернуться к реальности, в лес, на улицу Известковую, на покрытую сухими листьями песчаную дорогу. Начинаю идти назад к дому; только теперь замечаю стоящий неподалеку БМВ с немецкими номерами и сидящего внутри лысого, одетого в спортивную футболку мужика, который читает что-то на экране телефона. Он не обращает на меня никакого внимания. Через секунду я о нем забываю.

– А, собственно, что я могу сказать? Для чего ты все это вообще делаешь, Юстина? – Он начинает повышать на меня голос. Я должна бы отсоединиться. Я и правда хотела бы сейчас отсоединиться. Это моя наибольшая мечта. – Давай поговорим спокойно, как там тебе, где ты там сейчас? Как называется эта местность? Зыборк, верно?

Я не отвечаю. Он все равно все уже проверил. Насколько я Его знаю, Он прошел весь Зыборк туда-назад на «Гугл Стрит Вью».

– Отдыхаешь? Копишь силы? Ездишь к озеру? Купаешься? Загораешь? Что ты делаешь? Чем занимаешься? Давай поговорим как люди, как цивилизованные люди, я очень тебя прошу, – говорит Он, а я сейчас разобью этот телефон, так будет проще, чем отсоединиться, я уже под калиткой, а потому просто брошу телефон на бетонную дорожку. – Я бы и правда много отдал, чтобы встретиться с тобой. Правда много, – говорит Он, и Его голос меняется, ломается, трескается, делается чуть выше, что-то начинает из него вытекать, и тогда двери дома отворяется, Миколай смотрит на меня, и только теперь я делаю то, что должна бы сделать давно – отсоединяюсь и прячу телефон в карман.

Он не спрашивает, кто звонил. Только говорит:

– Пойдем.

Я иду следом.

Агата стоит в прихожей, держит в руке телефон. Рядом стоят Миколай и его отец. У всех одинаково бледные, замершие лица. Могут ничего мне не говорить. Я уже все знаю.

– Он должен был прилететь сегодня. Хорошо помню. Должен был прилететь сегодня днем. И Бернат поехала за ним в аэропорт в Шиманах, вместе с братом, – говорит Агата на остатках дыхания, тихо и быстро, а когда заканчивает, глубоко вдыхает.

– И не прилетел? – спрашиваю.

– Она ждала пять часов. Расспрашивала, раз двадцать просила показать список пассажиров. Нигде не было его фамилии. Она совсем с ума сошла, говорила, что пока ее сын не выйдет из самолета, она никуда из аэропорта не поедет, – говорит отец Миколая.

– А еще он перестал ей писать, – договариваю я.

Агата кивает:

– Я даже пыталась с ней разговаривать. Впустую. Говорила с ксендзом, в смысле, с ее братом.

– Есть и кое-что еще, – говорит Миколай. – Пойдем.

Мы идем на второй этаж, входим в комнату Ясека, заваленную кубиками лего и моделями для склейки. Сам Ясек стоит у стены, как видно, оторванный от чего-то, что делал, нетерпеливо смотрит на включенный монитор.

– Что? – спрашиваю я.

– Это с Фейсбука. Миколай нашел, – говорит Агата.

– Я просто подумал, отчего еще никто не вошел в его профиль, – говорит Миколай и кликает на странице, вписанной в поисковик.

Но профиль, который открывается, это не молодой Бернат. Это девушка, которую зовут Сандра. Она не красивая, но очень старается, естественно, в рамках возможностей, она сильно и искусственно загоревшая, на фото приставляет свой носик к объективу телефона так сильно, словно хочет расцеловать весь мир. Ей 25 лет, и она работает в фирме «Шеф Всех Шефов». На предплечье ее татуировка из китайских иероглифов, кто-то пишет у нее в комментариях, что они означают «суп из утки пять вкусов». Живет она в Эдинбурге, Шотландия, Великобритания.

– Смотри на эту запись, – говорит Миколай.

Я присаживаюсь к монитору. Запись – две недели назад.