Хольмград LXXVI

Зерком Аглаи, как и прочие шмотки, вернулся ко мне лишь на седьмые сутки пребывания в госпитальном блоке имения Ростопчиных. Нет, если бы я попросил врачей, они принесли бы его значительно раньше, но все это время я пребывал в несколько помутненном и заторможенном состоянии, эдаком полусне-полуяви, так что просто не додумался потребовать зерком. Хотя, может быть, оно и к лучшему. Представляю, что мог бы подумать тот же Остромиров, услышав прорезавшийся у меня акцент урожденного чухонца. А тормозил я в эти дни действительно знатно, и лишь по вечерам, в краткие периоды меж снятием выдохшихся и наложением новых комплексов лечебных конструктов, приходил в себя и… еле удерживался от отказа продолжать лечение. Но честное слово, оно того стоило, несколько дней тормознутости не великая плата за столь скорое исцеление. Лубки с меня сняли на пятый день, а еще через сутки медики Ростопчиных констатировали полное восстановление всех поврежденных тканей. Вот тогда, обнаружив в боксе рюкзак со своими вещами, я наконец смог добраться до стекляшки. Покрутил ее в руках и, вздохнув, отложил в сторону. Звонить кому-либо не хотелось, совсем. Я просто не знал, что сказать. Бийским ли, Остромирову или Грацу, неважно. У меня нет желания с ними разговаривать, по крайней мере сейчас.

Решив, что об этом можно будет подумать позже, когда покину сию гостеприимную обитель, я снял надоевшую больничную пижаму и, бросив взгляд за окно, принялся рыться в своих вещах. За то время, что я здесь валялся, погода словно опомнилась и начала доказывать, что октябрь все же осенний месяц. На улице изрядно похолодало, а сейчас затянувшие небо серой пеленой тучи и вовсе пролились на землю противной моросью.

Отыскав среди купленных в компании Аглаи вещей свитер крупной вязки и легкую ветровку, я мысленно погладил себя по голове за предусмотрительность и, отложив их в сторону, вновь нырнул в рюкзак. Выудив из него «нимы», иногда по привычке все еще именуемые мною джинсами, я в очередной раз удивился. Испохабленные ползаньем по парку, сейчас они выглядели как новые. Кажется, обитатели этого дома позаботились не только о ранах, но и о чистоте моей одежды. Славно. Какие, однако, добрые, внимательные и щедрые на помощь люди…

С этой мыслью я подцепил телекинезом сияющую в моем внимании нить, искусно вшитую в боковой шов нимов, и, сосредоточившись, осторожно и незаметно извлек это инородное включение, оказавшееся тонкой металлической проволокой, длиной не более пяти сантиметров. Я же говорю, о-очень внимательные люди.

Пока я надевал штаны, нитевидный «маячок», направляемый все тем же телекинезом, опустился в пустой карман рюкзака. Туда же последовали и два его «сотоварища», вытащенные мною последовательно из подошвы кроссовка и шва ветровки. Больше «обновок» в своем гардеробе я не обнаружил, хотя и перерыл его сверху донизу, изображая поиск якобы потерянной футболки. Правда, зерком вызывал определенные сомнения, ввиду недавно услышанной истории о слежке за зарвавшимся Барном, но избавляться от него я не стал. Пока.

Как и предупреждал врач на финальном осмотре, Борхард дожидался меня на выходе из госпитального блока. Именно он должен доставить меня в Ростов, что не могло не радовать. Ростопчины оказались людьми не только внимательными, но и аккуратными. Принцип «где взял, туда и верни», всегда был мне близок, так что рисуем господам плюсик… рядом с минусом за их избыточную «внимательность».

Брюсов стоял на крыльце, прижав рукой к перилам небольшую сумку, и, явно о чем-то задумавшись, смотрел в никуда. Впрочем, созерцательное состояние слетело с него в тот же момент, как хлопнула закрытая мною входная дверь. Тут он встрепенулся и, обернувшись, смерил меня долгим изучающим взглядом.

— Ну, здравствуй, Ерофей. Давно не виделись, — улыбнулся он.

— Три дня, — уточнил я. В последний раз Борхард заглядывал в мой бокс именно тогда. Правда, разговора не получилось, поскольку я был не в том состоянии, чтобы вести великосветские беседы. Да что там! Мне, чтобы сказать «добрый день», нужно было сосредотачиваться целую минуту, не меньше. Понятное дело, что собеседник из меня был аховый, и приходивший проведать «болящего» Брюсов старался как можно быстрее сбежать прочь от того жуткого тормоза, что встречал его в боксе госпитального блока.

— Ну да, — кивнул Борхард и, протянув мне сумку, договорил с уже знакомой усмешкой: — Мы тут с ребятами кое-что собрали для тебя. Замена трофеям, так сказать.

— Какая замена, каким трофеям? — не понял я.

— Оружие, взятое тобой в бою, — пояснил Борхард, спускаясь с крыльца. Я накинул на голову капюшон ветровки и последовал за ним под накрапывающий, мелкий и противный дождь. — Будь у тебя разрешение, оформили бы трофеи как подарок, по крайней мере, короткоствол точно, а так, увы… ты несовершеннолетний и владеть оружием тебе по закону еще рано. С автоматами и гранатами вообще швах. Такую «музыку» только фамильной гвардии да военным хранить разрешено. В общем, мы с ребятами подумали, прикинули и решили, что это дело надо хоть как-то исправить.