Холод

— Усмиряют. Есть, правда, и посерьёзнее проблема, — Пётр достал из мешочка на поясе трубку, кисет с табаком и огниво с кристаллом. Закурил. — Сыновья Верхнепольские рассорились. Теперь непонятно, кто главой клана станет.

— Опять ты своей гадостью заморской дымишь, — поморщился Василий Васильевич, отмахивая клубы дыма. — Неужели всё так серьёзно?

— Более чем. Средний покинул Великохолмск и перебрался в свои владения. Обвинил старшего в том, что тот отца порешил.

— Слыхал я такие сплетни. Неужто, правда?

— Точно никто не знает, что произошло. По официальной версии князь умер во сне от остановки сердца, но вполне могли иметь место, как отравление, так и губительные чары. Но теперь мы уже вряд ли узнаем, что произошло на самом деле. Проблема в другом. Средний требует, чтобы его признали главой клана и чтобы старшего предали суду. Только нам-то что делать? На чью сторону встать? И у того, и у другого есть свои сторонники. А кто прав — пёс их разберёт.

— Непростая задачка, — согласился Василий Васильевич. — Но тут важнее другое: не кто прав, а у кого сторонников больше. Кто сильнее, тот и прав окажется. Но я, в любом случае, буду Малютиных держаться. Против бояр наших я не пойду.

— А Малютины за кого?

— Вот приедут, мы и выясним. А что ещё слышно?

— Младший пропал.

— Это который ублюдок-то?

— Он самый.

— И что же с ним сталось? Порешили?

— А бездна их знает. Может, и порешили. Только похорон не было. Теперь разные ходят слухи. Заозёрные, наверное, огорчены. Они-то надеялись с князьями породниться. А теперь не получится.

— Так они, небось, даже рады, — усмехнулся Василий Васильевич. — Я, признать, сильно удивился, когда узнал, что Заозёрные свою дочь собрались за полузнатного выдавать, хоть он и княжеских кровей. Другие посчитали бы подобную партию проявлением неуважения.

— Но князь-то настаивал, что Даниил — светлейший, — заметил Пётр, — и что талант у парня появится позже.

— Не зря, значит, Святополка безумным считали, — задумчиво проговорил помещик. — Видать, и правда с головой плохо стало.

— Скорее наоборот, — рассмеялся Пётр. — Святополк тем ещё хитрецом был. Это ж надо: сосватать полузнатного боярскому роду! Не каждый такое дело провернуть изловчится.

— Только зачем? Зачем он с этим ублюдком так возился? Своих, законных, мало что ли? Не, Петя, Святополк наш явно не в себе был.

На улице послышался топот копыт и звук бубенца.

— А вот, похоже, и Малютины прибыли, — Пётр встал с кресла и подошёл к окну. — А в карете кто, интересно? Неужто, сам епископ к нам пожаловал?

***

Запряжённая в сани лошадь, погоняемая кучером, бодро бежала по утоптанному снегу. В санях лежали трое: Егор, Маня и Алёша. Убитая горем Фрося сидела рядом с ними. На ней лица не было. Она всю дорогу молчала и время от времени всхлипывала.

Детям стало ещё хуже. Егор с трудом добрался до саней, у него были дикий жар и слабость. Маню с Алёшей пришлось нести: они даже на ногах стоять уже не могли.

Я решил сопроводить Фросю с детьми до поместья. Ей требовалась моральная поддержка в столь трудный час, а значит, отъезд мой снова откладывался.

По прибытии в поместье, мы перетащили детей во флигель, в комнатушку на втором этаже. Тут были кровать, столик, стул и сундук для вещей, которые занимали почти всё пространство тесного помещения.

Мелких разместили на кровати, для Егора нашли матрас и постелили на полу. Фрося напоила ребятишек каким-то отваром, который приготовила одна старая служанка, после чего уселась на кровати и стала наблюдать, как еле теплящаяся жизнь медленно покидает её малюток. Я сидел на стуле и молчал, не зная, что сказать. Самому было паршиво на душе. Я не верил, что дети выживут. Того, что я знал о Сне, было достаточно, чтоб не тешить себя и других пустыми надеждами.

— За что? — повторяла Фрося. — Почему Господь наказывает меня? За какие прегрешения?

— Сегодня это случилось со всем селом, — напомнил я. — Останься ты дома, тебя тоже постигла бы такая участь.

— Лучше бы постигла, — всхлипнула девушка, — лучше бы осталась. Зачем так жить дальше? Зачем видеть всё это? Неужели нет другого выхода?

Я промолчал. Подсел рядом и обнял.

— Но я должна сохранить им жизнь. Даже если это… — тут она замолчала, не решаясь произнести то, что хотела.

— Если можно что-то сделать, то почему нет? — спросил я.

— Нет, нельзя. Я не хочу им такой судьбы.

— Какой? Говори яснее, — я повернул Фросю к себе и посмотрел ей в глаза.

— Никакой, — она потупилась. — Не бери в голову. Мелю уже невесть что от горя. Сама не соображаю.

— А мне кажется, соображаешь. Ты знаешь какой-то способ, но боишься сказать? Почему?

— Потому что нельзя такое делать.

Я начал догадываться, о чём идёт речь.

— Пепельная смола? — спросил я.

Фрося испуганно уставилась на меня:

— Я слышала, она помогает излечиться от любой болезни. Но что будет, если они вкусят её?