Холод

— Ну… — Саб задумался. — Был, например, при мне случай, когда они вывезли и вытащили безнадежного больного, при этом перессорившись и с руководством, и со мной. Я, что греха таить, этого больного уже похоронил. Они не сдались, сработали просто идеально, спасли. На поле боя работали, тоже при мне, лезли в самое пекло, буквально на себе тащили — причем тех, кого, казалось, вообще вытащить из мясорубки было нереально. Мне жизнь спасли один раз — я довольно глупо подставился, а они, рискуя собой, сначала меня вывезли, а потом две недели не отходили. Семья у них хорошая.

— Семья? — с интересом спросил Сэт.

— Да. Два скъ`хара, жена, две дочери… причем это второй брак, первый распался, там тоже дочь была, с ней у них по сей день отношения прекрасные, по той ветке уже и внуки есть, и правнуки. Можешь радоваться тому, Сэт, что ваш род не угаснет. И через очень-очень много лет где-нибудь будет гулять у моря твой далекий потомок, и точно так же, как ты сам, щуриться при ярком свете.

— Спасибо, — Сэт улыбнулся. — Спасибо, Саб. И пусть я забуду эту правду, но, поверь, для меня очень важна.

— Верю, — Саб тоже улыбнулся. — Береги Галу и Кили, хорошо? Сделай для них всё то, что от тебя зависит.

— И даже сверх того. Клянусь.

* * *

Выехали через два часа, когда дождь прекратился совершенно, а дороги быстро начали подсыхать — выглянуло солнце, по южному теплое, и сейчас над потрескавшимся старым асфальтом клубился легкий белый туман, испарялась вода.

Машину вызвался вести Ит, Сэт сел рядом с ним, сказав, что хочет посмотреть по сторонам, а из маленьких окон в кабине видно неважно. Видеть он, конечно, хотел не пейзаж, а Ита, но, памятуя о разговоре с Сабом, довольно быстро приноровился смотреть украдкой, стараясь, чтобы Ит не заметил. Ит, надо сказать, тоже смотрел украдкой на Сэта, и Саб, сидевший за ними, от души веселился, наблюдая за этой игрой. Скрипач и Гала обсуждали сейчас карту, придумывая, с какой стороны логичнее и правильнее будет заехать в нужный поселок (дорог было две, а въездов даже три, поэтому мнения разделились), а Кили и Эри уселись на заднее сиденье, и, немного пообсуждав вчерашнее благословение, принялись рассматривать пейзаж. Заняться им было нечем.

— Скоро появится море. Поскорее бы, — Эри снова выглянула в окошко. — Знаешь, там, где я была, на Берегу, и где ты был, там тоже море. Чудесное море.

— Я там моря не видел, — возразил Кили. — Только горы.

— Потому что мы были в горах, — Эри кивнула. — До моря ты тогда не добрался. Может быть, оно и к лучшему.

— Море мне нравится, — признался Кили. — Ты обратила внимание, что у меня почти в каждой сказке есть море?

— Обратила, конечно. Доброе и теплое.

— Доброе и теплое оно не во всех сказках, — вдруг признался Кили. — Те, что я читал, это ранние. А потом, уже став взрослым… не то чтобы взрослым, подростком… я разозлился на них.

— На кого? — не поняла Эри. Она сидела рядом с Кили, держа Шилда на коленях, и почесывала его за ухом.

— На Инита и Фасти, — признался Кили с тяжелым вздохом. — Ужасно глупо, я и сам это понимаю. Но меня лет в шестнадцать дико бесил тот факт, что я слишком хорошую жизнь для них придумал. Мать, отцы, море… и я решил придумать им другую жизнь. Не такую, как моя, но ближе к ней. Все сказки, которые были позже, уже не такие добрые и трогательные, как первые. Сейчас, конечно, понимаю, что погорячился. Глупо злиться на своих же героев, но разозлился я тогда порядочно. Наверное, стоит продолжить то направление, где они еще дети. Может, и продолжу. Но всё равно, у меня есть два десятка сказок, в которых они перестали быть детьми…

— Вот даже как? — Эри удивилась. — И кто они там?

— В части сказок они подростки, в другой части — уже взрослые, — Кили замялся. — Сейчас я понимаю, что писал про тот возраст, в котором был тогда сам. Наверное, так многие пишущие делают — гораздо больше понимаешь про свой возраст, чем про чужой. Разве может кто-то молодой по-настоящему почувствовать проблемы того, кто уже стар?

— Я думаю, может, — пожала плечами Эри. — Это зависит от таланта, от дара. Пишут же добрые про злых, а злые про добрых?

— Пишут, — Кили невесело усмехнулся. — Но это не у каждого получается, наверное. В старых книгах, которых сейчас почти нет, потому что пожгли… там иногда бывали статьи в самом конце. Большие и скучные. Про авторов в том числе. Читать было особенно нечего, поэтому статьи я тоже читал, и, знаешь, обратил внимание на то, что если автор подлец, то и герои у него лучше всего получаются… подлые. А если автор в душе властный, то лучше всего у него получаются и герои такие же… — он задумался, подыскивая слова. — Цари, императоры, командиры, властители. Способные карать и миловать. Порой жестокие, и пусть автор делает их жестокость справедливой и праведной, она не перестает от этого быть жестокостью. Автор хочет карать и миловать, и чтобы перед ним весь мир стоял на коленях — вот и герои его карают, милуют, и ставят всех подряд на колени.