Холод

Он отступил к окну, а потом, повинуясь внезапному наитию, протянул к огню руки. От костра, уже начавшего превращаться в пожар, тянуло теплом, и Сэт понял, что скоро это тепло станет нестерпимым огненным жаром, именно тем, который он дарил сейчас своей комнате, своим книгам, всей своей жизни.

Из окна он вылез неловко, подвернув слегка ногу, но сумел встать, и даже отряхнуть пальто. Хорошо, хорошо. Вот так — правильно. Что ж, надо двигаться, пока они не пришли. Они придут, и, пока они будут глазеть на пожар и бегать вокруг, они благополучно затопчут его следы. И не поймут, был ли он в комнате, не был, и если не был, куда подевался.

Сэт еще раз посмотрел на разгорающееся в окне пламя, и побрел прочь.

* * *

Кладбище сейчас было основательно заметено снегом. Никто его не чистил, и никто тут давно уже не бывал. Правильно, кому они сдались, эти звездочеты. Сэт, увязая в снегу, медленно брел в старую его часть, к могиле Струве, того самого Струве, который давным-давно обнаружил на этом самом холме остатки древнего сооружения, и понял, что раньше тут была обсерватория. Чья — неизвестно, но Струве построил тут больше двухсот лет назад новую, и…

Какая теперь разница.

Уже через неделю тут ничего не будет. Ни кладбища, ни обсерватории. И эти деревья сгинут, и этот полуразрушенный забор, и камни, и само место. Потому что людям нужно плодиться. Им бог велел плодиться. И они вняли. Какое мерзкое слово, пронеслось в голове у Сэта. «Плодиться». Животное какое-то слово, не для разумных существ. Даже кошки, и те… как-то не так это делают… Вот кролики да, они именно что плодятся. И почему-то им нужно плодиться именно там, где находится обсерватория. Не кроликам, конечно. Людям. Что за нелепость? Мало других мест, чтобы строить эти бесконечные дома?

«Не люблю кроликов, — вдруг подумал Сэт. Подумал, и усмехнулся. — Какая же глупость лезет в голову! Да ну их всех, мне теперь точно всё равно».

Могилу он нашел быстро, ориентируясь по знакомым очертаниям стволов деревьев. Нашел, сел, прислонившись к обелиску спиной.

— Здравствуйте, Василий Яковлевич, первый астроном на этой высоте, — прошептал он. — Я Сэт Асгард, последний. Больше никого не осталось. Можно, я посижу у вас тут немного? Тут тихое и спокойной место, а там… стало слишком шумно.

Ответом ему была тишина, но вовсе не та, которой искал сейчас Сэт. Совсем рядом пролегала большая дорога, по которой несся нескончаемый поток машин, и ни о какой тишине не могло быть и речи.

— А еще, Василий Яковлевич, я очень хотел посмотреть на небо. На хорошее чистое небо, — прошептал Сэт. — И самое обидное, что не сумел. Потому что тут больше нет чистого неба. А даже если оно и чистое, оно засвечено. Вот так всё бесславно кончается. Мне очень жаль, но я ничего не мог исправить. Я много читал о вас, и знаю, что вы были добрым человеком. Для вас важны были знания и талант, а не раса. И… я так хотел быть похороненным тут, где-нибудь неподалеку, но этому не суждено сбыться. Поэтому… вы не будете против, если я тут умру? Не волнуйтесь, меня в любом случае найдут. Или утром, или через несколько дней. Сейчас очень холодно, так что я… не доставлю беспокойства. Разве что птицы, но мне кажется, что и птицы не помешают. Простите, я несу какую-то чушь. Больше не буду.

Жаль, что нет спиртного, подумалось ему. Говорят, если выпить, можно заснуть и замерзнуть довольно быстро. А так придется помучиться. Уже сейчас трясет от холода, а это значит, что смерть точно не будет легкой. Ведь не хочется же, правда? Может быть, можно как-то быстрее? Постой-ка, ведь в кармане лежит почти полный тубус таблеток! Что будет, если выпить за раз полтора десятка таблеток валидола? Наверное, ничего хорошего. Ладно, если станет совсем нестерпимо, попробовать стоит. Вот только руки. Пальцы и так гнутся не очень хорошо, а тут еще и мороз… Сэт вытащил из кармана перчатки, поспешно натянул их — и тут до него дошло.

Звездочет, ты сумасшедший, да? Ты собираешься замерзнуть насмерть, но при этом ты надеваешь перчатки, чтобы у тебя не замерзли руки?

Сэт рассмеялся, но смех получился какой-то жутковатый. Хриплый, лающий. Как кашель. Полный идиотизм, думал Сэт. Нет, так нельзя. Надо, пожалуй, съесть валидол до того, как руки перестанут слушаться, а голова — соображать.

Первые две таблетки он рассосал довольно быстро. Вкус валидола нравился, да и действие тоже, таблетки всегда помогали ему успокоиться. «Наверное, я просто засну, если приму их все, — думал Сэт. — А ведь это хорошо. Я так и хотел. Заснуть, и замерзнуть во сне. Трус я, по всей видимости. Малодушный трус. Другой бы под машину бросился, повесился, перерезал себе вены, или что-нибудь еще придумал, а я сижу на могиле, и ем валидол, потому что на другое решение, например, сгореть в комнате, у меня не хватило духу. Малодушие, да. Ну что ж, значит, так и будет. Я не герой, никогда не был героем. Но все же лучше так, чем трястись в автобусе, зная, что бульдозеры разрушают всё то, ради чего ты прожил жизнь».