Холод вселенной

Катрин смотрела прямо перед собой, прищурясь; рассеянный тусклый свет сужал ее зрачки.

— Или есть в этом смысл? Как ты считаешь? — Она повернулась на стуле, смахнула со стола крошки. — Я работаю в регуляционном центре, слежу за регенерацией воздуха, за поддержанием температуры. Жизнь вроде бы продолжается. А зачем?

В самом деле, зачем?

— Я прилетел сюда, — сказал я, — потому что для меня еще не закончились расчеты с прошлым. Я надеюсь… хотя я и сам не знаю, на что я надеюсь. Мне трудно жить с этими людьми, не потому, что приходится много работать, нет, дело в другом. Ведь никто из них не родился на Земле. Может, в этом все дело?

— Может быть. Вероятно, я прилетела сюда по той же причине. Впрочем, зачем нас позвали, я не знаю. А ты?

Я покачал головой. Нет, мне ничего не известно.

— В ближайшие четыре месяца улететь отсюда нельзя. Придется остаться здесь.

Она смотрела на меня, а я на нее. Хорошо знакомая и потому близкая мне женщина, но она же и незнакома, а потому пленительна. И вдруг я взглянул на нее совсем по-другому. То, что было бы немыслимо с прежней Катрин, вдруг стало казаться возможным. Ведь мы здесь вдвоем, одни, единственные на всей Земле. А вокруг нас вечный холод и ледяная пустыня. Ничего на свете я не боюсь так, как холода. Но здесь, в этих стенах…

Догадывается ли она, о чем я думаю?

— Дорога была утомительной, — сказала она. — Впрочем, устала я, наверное, совсем от другого. Да ладно, ничего страшного… Есть время отдохнуть… Пойду прилягу. Мы еще увидимся.

Она кивнула мне, повернулась и вышла. Ее фигура в дверном проеме напомнила мне картину в раме. Слабый свет слегка размывал силуэт. Последнее, что я видел, было гибкое движение ее тела, потом она скрылась.

Я отнес остатки еды в мусоропровод, туда же полетела хрустящая фольга и пластиковые тарелки с пластиковыми вилками и ножами.

Что же теперь? Меня охватило странное беспокойство. Я побродил по отелю, поднимаясь и спускаясь по лестницам, вышагивая по коридорам, я словно искал что-то, как будто надеялся здесь что-то найти… Одна дверь, другая, на каждой — трехзначный порядковый номер. Открыл какую-то дверь, заглянул в комнату — пусто, убрано, все точь-в-точь как у меня.

Я долго глядел в окно; белый ландшафт действовал на меня удручающе. Потом повернулся, вышел из комнаты. Все эти коридоры так хорошо мне знакомы, я ведь обошел их десятки раз.

Здание вдруг показалось мне похожим на тюрьму; было такое чувство, будто я сейчас задохнусь — ведь все последние годы я провел практически только в закрытых помещениях: в глубоких атомных убежищах, в подземном командном центре связи, в госпитале, а под конец несколько недель просидел в одиночке, пока шло следствие. Затем я работал в этих хрупких зданиях из стекла и металла, с помощью которых нынешние люди отвоевывают у космоса убогое жизненное пространство, где есть тепло и воздух. Меня никогда не включали в какую-либо из тех групп, которые надевают защитные скафандры и работают в свободном пространстве, вдали от гравитационных установок. Не знаю, справился ли бы я с такой работой. Да это и не то открытое пространство, не та свобода передвижения, о которых я мечтал.

И вот теперь — совсем другая ситуация. Я оказался на обледеневшей земле, на одинокой горной вершине. Что говорить, давно я не располагал такой свободой передвижения, как сейчас. Никто не указывает мне, что делать, никто не закрывает передо мной двери или шлюзы. Хочешь, ступай на улицу, где царят стужа и вьюга, где повсюду только лед и вечный снег, где обманчивая гладь скрывает глубокие трещины, провалы и пропасти… Нет, меня совсем не тянет туда, и я не воспользуюсь этой внезапно обретенной свободой.

Неожиданно для самого себя я обнаружил, что вновь очутился перед комнатой Катрин; подошел на цыпочках к двери, прислушался… Тихо. Спит? О чем она думает? Единственная здесь женщина, одна-единственная на всей Земле. Я вдруг понял, что хочу быть с ней. Невыносимо так долго оставаться в одиночестве. Говорить с другим человеком, чувствовать его близость — это же настоящее счастье, что может быть. Мне захотелось открыть дверь, объяснить Катрин…

Я остановился. Поспешный шаг, необдуманный поступок — как легко сломать то, что так тонко, так хрупко и соткано из одних чувств. Повернувшись, я ушел так же тихо, как и пришел.

Когда я спускался по лестнице, мне снова почудились чьи-то шаги. Я прислушался… Ни звука. Может, это Катрин?

— Катрин! — позвал я. — Катрин!

Молчание.

Может, там, внизу, стоит кто-то, замерев, как и я, и так же, как я, прислушивается?

Я вдруг сорвался с места, бросился по ступеням вниз, миновал один этаж, второй.

Никого. Я огляделся по сторонам, но ничего необычного не увидел. Сердце у меня колотилось, я задыхался. Я сам себе казался смешным. Может, это галлюцинации?