Холодная акватория

– Я не знаю, – жалобно посмотрел на итальянцев Коган. – Но за этим суденышком охотится не только этот человек, но и еще кто-то. Он искал водолазное снаряжение и, видимо, проболтался. Я подозреваю, что и господин майор Штанге его ищет. Видимо, он не верит, что там вино, а думает о каком-то другом грузе.

Аккарди снова заговорил по-итальянски. Теперь уже его командир проявил признаки волнения. Он поднялся со стула, они с лейтенантом отошли к окну, где несколько минут что-то обсуждали. Наконец Аккарди вернулся к Когану.

– Слушайте, Орестис, покажите на карте, где примерно лежит это судно с вином.

– Я показать не смогу, я же не моряк, да и не военный. Никогда с картами дела не имел, ничего в них не понимаю. На местности показать, наверное, смогу, мне рассказывал тот человек.

– И где это место, расскажите так, без карты, назовите ориентиры.

– Названий я не знаю, – начал говорить Коган, изображая, что впал в задумчивость. – Я эти места знаю плохо, я в Новороссийске прожил до этого всего два года. Но кое-где бывал, с женщиной встречался. А этот человек – он ее знакомый. Я через нее с ним и познакомился. Еще до войны. Так вот, это где-то в районе лиманов, дальше от Анапы в сторону Тамани. Мы на птиц ездили с ней любоваться. Могу показать, там приметные места такие есть, он про них мне говорил, а как это вам назвать здесь, я не соображу.

– Лиманы тянутся километров на двадцать, – покачал головой Аккарди.

– Да-а? – искренне удивился Коган. – Я не знал. Но не думаю, что мы с ней так далеко заезжали. Отвезите меня, я на месте постараюсь вспомнить. А еще этот человек ко мне обещал прийти в кафе. Знаете, что я вспомнил? Я с ним видел одного человека, который, как мне кажется, немец. В военной форме я его ни разу не видел, но выглядит он как немец. Высокий такой, стройный. Глаза холодные, ледяные. Держится прямо, надменный такой тип.

Сейчас Борис описывал Сосновского. Пусть итальянцы заподозрят его, только заподозрят. И тогда вес самого Орестиса Анаджи в этой истории значительно вырастет. Можно упомянуть и женщину, описать ту же Селиверстову, но на это Коган не решился без согласия командира. Все-таки Сосновский и так был в контакте с итальянцами, а вот Машу подставлять он не имел права. Так что о ней ни слова.

– Опишите человека, который предлагал вам вино с затонувшего судна. Что вы знаете о нем?

– Этого человека? – Коган снова изобразил глубокую задумчивость. – Его, я слышал, все называли Кочубей. То ли фамилия, то ли прозвище. Где живет, не знаю, но думаю, он делец откуда-то из Тамани или Керчи. Он не моряк, хотя, возможно, имел отношение к порту. Плечистый, крепкий, возраст – около сорока. Голос низкий такой, резкий. Говорит отрывистыми фразами. Но я бы не сказал, что он по натуре агрессивный. Скорее умеет находить подход к людям. Говорю же, типичный делец.

– Он русский?

– Думаю, что русский. Говор немного такой… малороссийский, но вы не определите этих тонкостей в произношении. Знаете, я думаю, он инженер или ученый, возможно, к кораблям отношения имел: строил их, на верфи работал или в каком-нибудь научном учреждении.

Все это Коган рассказывал, будто вспоминая детали и делая на ходу выводы. Он заметил, как загорелись глаза Аккарди при упоминании научного учреждения. Тот сразу начал переводить своему командиру слова «грека». «Клюнули, – решил Коган, – заглотили по самые жабры».

Он поморщился и потрогал свою подсохшую бровь. Говорить, когда у тебя отекло полголовы и пульсирует в висках при каждом движении, было трудновато. Да и бока побаливали. Попинали его основательно.

Глава 8

Буторина посадили в небольшую землянку и поставили у входа часового. Хотя землянкой это строение назвать было сложно. В каменистый склон она уходила всего на пару метров. И метра три оставались снаружи и представляли собой бревенчатые стены, где уплотнителем служил естественный мох. Крыша была сложена в несколько рядов из жердей. Сверху засыпана землей, и все это теперь держалось корнями приличного разросшегося густого дерна. Вот только двери оставляли желать лучшего. Тонкие доски и большие щели пропускали свет и звуки снаружи.

Осмотревшись, Виктор с наслаждением вытянулся на деревянных нарах. Толстый слой соломы, покрытый чистым брезентом, приятно удивил. Лежа с закрытыми глазами, Буторин пытался собраться с мыслями. Не шлепнули сразу – уже хорошо. Ничего, разберемся. Это ведь свои, советские люди, которые поднялись на борьбу с фашистами. Времени, конечно, у меня совсем нет, чтобы препираться и на вопросы отвечать. Меня ведь Шелестов потерял. Нужно срочно доложить, что до Юрасова добрались немцы, что они идут по следу, ищут сотрудников лаборатории или близких им людей. Кто-нибудь обязательно скажет про торпеду.

Снаружи послышались голоса. Виктор прислушался. Кажется, кто-то из партизан разговаривал с командиром.

– Ну что, Степан? Как разведка?