Холодная гавань

Глория была застигнута врасплох. Ах, если бы он мог исчезнуть по мановению пальца, но нет, он стоял, улыбаясь, гордый своим десятком роз, чьи слегка опущенные красные головки еще больше подчеркивали бледненькое измученное лицо его дочери.

— Глория, каково, а? — обратился он к бывшей супруге. — Вот это событие! Как вы поживаете, мистер Шепард?

Рейчел, все еще слабая, но необычайно разговорчивая, первым делом поведала присутствующим, что Эван, «сущий агнец», провел с ней всю ночь и покинул больницу совсем недавно, чтобы успеть на работу.

— А вы уже видели Эвана Чарльза Шепарда-младшего? Чудо-мальчик. Взгляните на него. Кто-нибудь из медсестер вам покажет.

Когда сестра в стерильной повязке подняла новорожденного и показала через стеклянную перегородку, он показался им типичным младенцем, не лучше и не хуже других, с болтающейся головой и голым ртом, раскрытым в беззвучном крике.

Ни Глории, ни Чарльзу не пришло на ум ничего глубокомысленного по сему поводу, так что они пробормотали какие-то общие слова и вернулись к Рейчел.

— Мы не оставим его без внимания, — говорила она отцу, — но и не станем ему навязываться, грузить его своими проблемами — ты меня понимаешь, папа? Конечно, глупо рассуждать о таких вещах, когда ему еще от роду меньше дня, но я хочу…

— И совсем даже не глупо, дорогая, — заверил ее Кёртис. — По-моему, это восхитительно.

Глория заглянула за желтую занавеску, обеспечивавшую роженицам хоть какое-то уединение, и увидела молодую женщину с раздвинутыми коленями и гигиенической прокладкой, выставленной на всеобщее обозрение.

— И вот еще что, — продолжала Рейчел. — Если у него будет светлая голова, мы станем его поощрять, чтобы он максимально развивал свой ум, ну а если он окажется тугодумом, мы не будем выжимать из него больше, чем ему дано природой…

Что-то в болтовне дочери постоянно раздражало Глорию, и наконец она поняла причину: Рейчел говорила со стиснутыми зубами, то ли из-за боли, которую еще испытывала, то ли из уважения к товарке за желтой занавеской, а в результате все свистящие выходили с искажением. Произнося «светлая голова» или «свой ум», она как будто плевалась, и только такой человек, как Кёртис Дрейк, мог находить это восхитительным.

— Нам, возможно, придется то и дело снимать его с насиженного места, — развивала свои идеи Рейчел, — из-за учебы, а потом из-за профессиональной карьеры Эвана, но он никогда не скажет, что у него нет дома. Свой дом мы будем повсюду возить с собой. Ты понимаешь, о каком доме я веду речь?

— Конечно, солнце мое, — сказал Кёртис, — а сейчас тебе надо отдохнуть. У нас еще будет полно времени для разговоров.

— Это точно, — подала голос Глория. — У вас будет полно времени для разговоров, когда она перестанет разговаривать со своей матерью сквозь зубы, а разве это будет не «восхитительно»? Ну и словечко! Такое же жеманное, Кёртис, как ты сам. А тебе, Рейчел, я так скажу…

— Не надо, умоляю. Папа! Чарльз! Уведите ее отсюда! Уведите ее отсюда, или я…

— Так вот, — продолжала Глория. — Сказать тебе, почему у тебя и твоего брата никогда не было дома?

— Папа, она сумасшедшая. Она сумасшедшая. Если вы ее не выведете отсюда, я попрошу кого-нибудь из персонала связаться с этим… с психическим отделением, чтобы на нее надели смирительную рубашку и заперли в палате. Я серьезно.

— У вас никогда не было дома, потому что твой отец трус, трус, трус.

Кёртис взял ее за одно предплечье, Чарльз за другое, они быстро вывели ее в коридор и остановились, не зная, что с ней делать дальше. Вроде бы слабая, она бойко рвалась из их цепких рук, не умолкая при этом ни на минуту:

— Безвольная трусливая свинья… свинья… свинья…

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил их некто, по виду слишком юный для доктора, а впрочем, со стетоскопом вокруг шеи, как часто ходят молодые врачи.

— Пожалуй, — отозвался Чарльз. — Нам нужно псих… — Закончить фразу он не успел.

— Нет, все в порядке, — перебил его Кёртис. — Мы просто ищем лифт.

С этой минуты он взял все на себя. Он сам завел ее в лифт, к счастью, полупустой, — «трус, свинья» — и самолично вел ее по коридору мимо снующих сотрудников, стоящих инвалидных колясок и цветов в вазах. Выйдя через главные двери под ослепительное солнце, он свистом подозвал такси и осторожно загрузил ее на заднее сиденье, приговаривая: «Вот так… вот так…» К помощи Чарльза ему пришлось прибегнуть лишь однажды, когда понадобился ее точный адрес в Колд-Спринге, после чего Кёртис сунул водителю пять долларов со словами:

— Поосторожнее с ней, сынок. Эта леди эмоционально неуравновешенная.

— Это как понимать, сэр?

— Душевнобольная. Ясно?

Они снова поднялись наверх, чтобы успокоить Рейчел («Вы вернулись, как это мило с вашей стороны, — сказала она. — Я в порядке. Все будет хорошо, правда»), а позже, как закадычные друзья, вместе отправились в бар ресторана «Перекресток».

— Кёртис, вы провернули эту операцию выше всяких похвал, — заметил Чарльз. — Если бы я оказался с ней один на один, я бы, наверно, только усугубил ситуацию.