Холодная гора

Инман пристально смотрел на Аду, стараясь решить, что это — обман, возникший в его мозгу, или видение из мира духов. Черты ее лица были более твердыми, чем те, которые он помнил. Но чем дольше он смотрел, тем больше становилась его уверенность в том, что это ее лицо, несмотря на неожиданное одеяние. Итак, поскольку Инман и раньше поднимал руки, не рассуждая о последствиях, он решил и сейчас сделать то же самое. Он опустил курок, откинул полы куртки и засунул револьвер за пояс. Затем взглянул в ее глаза и понял, что это она, и был охвачен любовью, словно колокола зазвонили в его душе.

Он не знал, что сказать, поэтому сказал то, что подсказал ему сон, виденный на цыганской стоянке:

— Я шел к тебе очень трудной дорогой. Я никогда тебя не отпущу.

Но что-то не позволило ему ступить вперед, чтобы обнять ее. И не только ружье, нацеленное в него, его удерживало. Смерть не имела значения. Он не мог ступить вперед. Он стоял и держал руки перед собой.

Ада все еще не узнавала его. Он казался ей сумасшедшим. Какой-то человек с мешком за спиной, со снегом в бороде и на полях шляпы, со странной речью; нежные слова, казалось, были обращены к чему-то перед ним — камню, дереву или ручью. Словно у него горло перерезано, как сказала бы Руби. Ада снова подняла ружье так, что, если бы она нажала спусковой крючок, пуля свалила бы его наповал.

— Я не знаю тебя, — сказала она.

Инману эти слова показались вполне обоснованными и в каком-то смысле ожидаемыми. Он подумал: «Четыре года воевал, но, вернувшись на родную землю, я здесь не лучше чужеземца. Хожу как бродяга по моей собственной родине. Такую цену я плачу за прошедшие четыре года. Оружие стоит между мной и всем, что я хочу».

— Думаю, я ошибся, — сказал он.

Он повернулся, намереваясь идти прочь. Подняться к Блестящим скалам и посмотреть, примут ли они его. Если не примут, взять пример с Визи и отправиться в Техас или в какие-нибудь далее более дикие земли, если такие еще существуют. Но не было тропы, по которой можно было бы идти. Впереди перед ним стояли деревья и лежал снег, на котором его собственные следы исчезали, засыпаемые падающими с неба хлопьями.

Он снова повернулся к ней и, по-прежнему держа руки перед собой, сказал:

— Я бы ушел, если бы знал куда. Возможно, это был тембр его голоса, угол, под которым она увидела его профиль, что-то еще: длина его предплечья, форма пальцев. Но Ада вдруг узнала его или подумала, что узнала. Она опустила ружье до уровня его колен. Она назвала его имя, и он ответил «да».

Аде достаточно было только взглянуть в его изменившееся лицо, чтобы понять, что это никакой не сумасшедший, а Инман. Он был разрушен и опустошен, одет в лохмотья, утомлен и истощен, но тем не менее это был Инман. Печать голода была на его лице, словно тень. Жажда еды, тепла, добра. В глубине его глаз она видела, что разрушительное действие войны и долгий путь домой опустошили его душу и ожесточили сердце. Слезы выступили у нее на глазах, но она моргнула — и они исчезли. Ада опустила дуло ружья в землю и поставила на место курок.

— Пойдемте со мной, — сказала она.

Она подняла индеек за ноги и понесла в одной руке, так что они висели грудь к груди, их крылья раскрылись, головы качались и длинные шеи сплелись в странной опрокинутой любви. Девушка шла, положив ружье на плечо: приклад был позади, а ствол она держала поднятой левой рукой. Инман следовал за ней. Он так устал, что даже не подумал предложить помощь и понести что-нибудь из ее груза.

Они шли вниз по склону, огибая деревья, и вскоре увидели ручей, его покрытые мхом валуны и деревню далеко под ними, дым из трубы хижины. Запах дыма поднимался вверх и плыл через лес.

Пока они шли, Ада говорила с Инманом таким голосом, который слышала у Руби, когда та разговаривала с возбужденной чем-то лошадью. Слова не имели значения. Говорить можно было все, что угодно. Самые общие фразы о погоде или строчки стихов — все равно. Единственное, что необходимо было, так это спокойный тон, тихий голос.

Поэтому Ада говорила первое, что приходило ей в голову; она перечислила особенности того пейзажа, в котором они находились. Она сама в темной одежде охотника возвращается с охоты вниз по склону лесистого холма, деревня из нескольких хижин с поднимающимся из труб дымом видна внизу, вокруг голубые горы.

— Нет только костра на земле да еще нескольких человек, а так была бы картина «Охотники на снегу»[34], — сказала Ада. И она продолжала говорить без умолку о том, как они с Монро несколько лет назад видели эту картину в музее во время своего путешествия в Европу. Полотно совершенно не понравилось Монро, он находил картину плоской, слишком невыразительной по колориту, без какого-либо намека на мир иной, чем этот. Ни один итальянец не заинтересовался бы такой картиной, заявил он. Однако Ада заинтересовалась, она все ходила вокруг полотна, но у нее не хватало смелости сказать, что она чувствует, потому что причины, по которым оно ей нравилось, были точь-в-точь такими, которыми Монро объяснял свое неприятие этой картины.