Итак, Монро отправился с визитом, и Ада вместе с ним. Они сидели в скромной гостиной; Эско сгорбился и наклонился вперед, в то время как Монро пытался втянуть его в разговор о вере. Но Эско мало что сообщил о себе и своей вере. Монро не обнаружил никаких признаков религии, кроме культа животных, деревьев, камней и погоды. Эско был этаким старым реликтовым кельтом — вот какое Монро сделал заключение; некоторые представления Эско о мире очень походили на верования шотландских горцев.
Воспользовавшись такой уникальной ситуацией, Монро попытался объяснить основные постулаты истинной религии. Когда они дошли до Святой Троицы, Эско оживился и сказал: «Три в одном. Как индюшачья лапа».
Затем, убедившись, что Эско все же не уловил сути того, что он рассказывал, Монро поведал историю Христа с божественного рождения до кровавого распятия на кресте. Он включил в свой рассказ все известные детали и, стараясь излагать просто, призвал все красноречие, на которое был способен. Закончив, он откинулся на спинку стула в ожидании, что тот скажет.
Эско спросил:
— Вы говорите, это было давным-давно? Монро сказал:
— Две тысячи лет, если считать, что это «давным-давно».
— Да уж, я бы сказал, давненько это было, — пробормотал Эско. Он взглянул на свои руки, на то место, где кисть соединялась с запястьем. Затем согнул пальцы и посмотрел на них критически, словно изучая новый инструмент. Он обдумывал рассказ некоторое время, потом спросил:
— И что, этот парень погиб, чтобы спасти нас?
— Да, — подтвердил Монро.
— Из-за того, что мы такие скверные, и всего прочего?
— Да.
— И они спокойно сделали с ним то, что сделали? Прибили ему руки к перекладине и все остальное?
— Да, именно так, — подтвердил Монро.
— Но вы говорите, что эта история произошла много сотен лет назад? — спросил Эско.
— Примерно.
— Так сказать, много воды с тех пор утекло.
— Очень много.
Эско усмехнулся, как будто разгадал загадку, встал, хлопнул Монро по плечу и сказал:
— Ну, нам остается только надеяться, что все это было не так.
В тот же вечер дома Монро составил план, как ему наилучшим образом наставлять Эско в истинной вере и спасти его от язычества. Ему даже в голову не пришло, что над ним подшутили, что его попытки обнаружить невежество Эско были так очевидны с того момента, как он вошел к нему во двор, что могли нанести смертельную обиду. И он, конечно, не предполагал, что, вместо того чтобы захлопнуть дверь перед его носом, или выплеснуть на него помои из ведра, или направить на него дробовик за нанесение такого оскорбления, Эско, добрая душа, просто находил удовольствие в том, чтобы продемонстрировать перед Монро как можно больше невежества, которое тот стремился в нем обнаружить.
Эско никому не рассказывал, что произошло. Его, казалось, вовсе не заботило, знает или не знает Монро истинное положение вещей, которое заключалось в том, что они с женой были глубоко верующими баптистами. Так случилось, что Монро сам способствовал распространению этой истории, выспрашивая имена других людей, таких же невежественных, как Эско. Ему казалось странным, что люди воспринимают эту историю с юмором, что они поджидают его на выходе из лавки или на речной дороге и просят рассказать ее. Они с нетерпением ждали, когда он повторит последнюю фразу Эско, как это свойственно людям, которым нравится еще раз услышать удачную шутку. Когда Монро не завершал рассказ этой фразой, они произносили ее сами, чувствуя, очевидно, что иначе история останется незавершенной. Это продолжалось до тех пор, пока Салли наконец не проявила сострадание и не рассказала Монро, как над ним подшутили и почему.
Монро в течение нескольких дней после этого ходил подавленным из-за розыгрыша, который учинило над ним все поселение. Он сомневался, что сможет когда-нибудь занять здесь подобающее место, пока Ада наконец не сказала:
— Я думаю, что, поскольку мы получили урок этикета, нам следует вести себя в соответствии с ним.
После этого все встало на свои места. Они отправились к Суонджерам, попросили у них прощения и после этого стали друзьями, приглашали их на обед и сами у них обедали; и вскоре, очевидно, чтобы исправить проделку Эско, Суонджеры вышли из баптистской общины и присоединились к церкви.