Холодная гора

Единственные минуты отдыха были после ужина, когда посуда была вымыта и убрана. Тогда Ада и Руби садились на крыльце, и Ада читала вслух, пока не становилось темно. Книги и их содержание были в новинку для Руби, так что Ада, учитывая это, объясняла ей все с самого начала. После того как она рассказывала Руби, кто такие были греки, она начинала читать Гомера. За вечер ей удавалось прочитать пятнадцать — двадцать страниц. Затем, когда становилось слишком темно, воздух синел и начинал сгущаться туман, Ада закрывала книгу и просила Руби рассказать что-нибудь. Спустя несколько недель из этих кусочков Ада составила историю ее жизни.

По словам Руби, она росла в такой бедности, что вынуждена была готовить на жиру, который вытапливала из свиной шкуры. И ей это надоело. Она не знала свою мать, а ее отец был известный местный бездельник и мелкий воришка по имени Стоброд Тьюз. Они жили в хижине с земляным полом, которая была немногим лучше крытого загона для скота. Хижина была очень маленькой и производила впечатление временного жилья. Единственное, что отличало ее от цыганской кибитки, это пол и отсутствие колес. Руби спала на чем-то вроде маленького помоста под потолком, на самом же деле это была обыкновенная полка. Старый чехол для матраца она набивала сухим мхом. Поскольку у них не было потолка, — над собой она видела лишь прихотливый рисунок, образованный щелями в крыше, — Руби очень часто просыпалась утром, а над ней гулял ветер, и поверх кучи одеял, которые она натягивала на себя, лежал дюйм снега, проникавший между краями старой покоробившейся дранки, как песок, просеиваемый сквозь сито. В такие дни Руби убеждалась в огромном преимуществе такой маленькой хижины, потому что даже огонь от хвороста быстро ее нагревал, хотя неправильно поставленный дымоход, который сделал Стоброд, вытягивал дым так плохо, что можно было бы коптить окорок прямо в доме. Она предпочитала готовить во дворе на костре и только в самую мерзкую погоду готовила в доме.

И все же какой бы маленькой и скромной ни была эта хижина, она защищала ее лучше, чем Стоброд. По мнению Руби, если бы его не обременяла дочь, он мог бы с радостью поселиться в дупле дерева; Руби считала, что назвать его животным, обладающим памятью, — это еще мягко сказано.

Собственное пропитание — вот чем Руби занималась, как только подросла настолько, чтобы быть способной к этому; это время, по мнению Стоброда, наступило вскоре после того, как она научилась ходить. Маленьким ребенком Руби искала пропитание в лесу и на щедрых фермах. Самое яркое воспоминание ее детства было о том, как она шла по тропе вдоль реки к Салли Суонджер за бобовым супом и по пути домой ее ночная рубашка — в течение нескольких лет ее обычный наряд даже днем — зацепилась сзади за колючую сливу. Колючка была длинной, как шпора петуха, и она никак не могла освободиться. Никто не прошел мимо нее в тот день. Ветер разогнал облака, и день угас, как задутая лампа. Наступила ночь, и луна была черной, лишь тонкий лучик светил вместо нее — новая луна наступившего мая. Руби было четыре года, и она провела всю ночь пришпиленная к колючей сливе.

Эти ночные часы были для нее откровением, с тех пор они никогда не оставляли ее. Было холодно на берегу в тумане, который ветер наносил с реки. Она помнит, что дрожала и кричала, прося о помощи. Она боялась, что ее съест пантера, спустившаяся с Холодной горы. Они уносят непослушных детей — это она слышала от пьяных приятелей Стоброда. Они говорили ей, что горы полны зверья, жаждущего утолить голод мясом маленьких детей. Медведи бродят в поисках пропитания. Волки рыщут по окрестностям, выискивая, чем бы поживиться. И всяких тварей в горах тоже предостаточно. Они являются во многих обликах, все ужасные на вид, они схватят тебя и утащат, кто знает, в какие глубины ада.

Она слышала от старух чероки о духах-людоедах, живущих в реке и питающихся мясом людей, которых они крадут перед рассветом и утаскивают в воду. Дети были их самой любимой пищей, и, забирая какого-нибудь ребенка, они оставляли на его месте тень, двойника, который двигался и говорил, но на самом деле был неживым. Через семь дней этот двойник сох и умирал.

Ночь стянула вместе все эти страхи, и маленькая Руби сидела какое-то время, дрожа от холода и рыдая, так что едва могла дышать, — ей казалось, что она видит всех этих тварей, которые встали в очередь, чтобы терзать свою жертву.

Но позже с ней заговорил какой-то голос в темноте. Ей чудилось, будто слова исходят из камыша, из плеска реки, но это был не дух-людоед. Он, казалось, был какой-то доброй силой земли или неба, звериный дух, страж, который взял ее под свое крыло и с того момента стал радеть о ее благополучии. Она помнит все созвездия, которые прошли по кусочку неба, видимому ей среди ветвей, и каждое слово, сказанное прямо ей в сердце тихим голосом, который принес ей утешение и защищал ее в течение всей ночи. Она перестала дрожать, и ее рыдания прекратились.