Холодная гора

К тому времени, когда рассказ Ады был закончен, почти совсем стемнело и подернутая дымкой луна застыла на западном небосклоне над скоплением облаков. Темный силуэт высоко пролетевшей птицы проплыл по лику луны. Затем другой, затем еще и еще, целая стая, растянувшаяся в ряд. Утки-поганки или, может, бекасы летели на юг. Звезды еще не появились на небе, кроме двух планет на западе, ярких светящихся точек на индиговом небе почти над самой вершиной Холодной горы.

— Голубая, которая поярче, — Венера, — сказала Ада, когда они с Руби свернули на дорогу, ведущую в долину Блэка.

Жить как боевой петух

В полдень Инман и Визи подошли к недавно спиленному дереву, огромной гикори, лежавшей вдоль тропы, по которой они шагали. Рядом с ней валялась длинная поперечная пила, ее лезвие, смазанное маслом, было без малейших признаков ржавчины, все зубья на режущей части блестели от недавней заточки.

— Посмотри-ка, — сказал Визи, — кто-то оставил пилу. За нее могут дать хорошую цену.

Он нагнулся, чтобы взять пилу, но Инман возразил:

— Дровосеки просто отошли пообедать. Они скоро вернутся, чтобы распилить и расколоть эту гикори.

— Мне до этого нет дела. Я вижу пилу у дороги и знаю, что я ее нашел.

Визи поднял пилу, повесил ее через плечо, уравновесив по длине, и зашагал дальше. При каждом шаге деревянные ручки с двух концов подпрыгивали, длинное лезвие гудело и завывало, издавая звук, похожий на пение еврейской арфы.

— Я продам ее первому встречному, который захочет ее купить, — сказал он.

— Ты, похоже, очень легко обращаешься с чужой собственностью. Хотелось бы мне услышать, как ты согласовываешь это с Евангелием в своих проповедях, — сказал Инман.

— Если я не ошибаюсь, Господь не слишком обращал внимание на собственность. Он не выказывал к ней особого уважения, одно лишь осуждение. Он демонстрировал это на каждом шагу. Особенно показательно, как Он в гневе карал огнем и водой. Видел ли ты когда-нибудь пример справедливости в Его карах?

— Нет. По крайней мере, не в этом смысле.

— Вот именно. Я могу сказать только, что человек, который имеет цель создать себя по образу и подобию Божьему, может не слишком задумываться, что кому принадлежит. Такие вещи отвлекают от главного.

— Главного? — спросил Инман. Он посмотрел на всклокоченную голову священника, порез под глазом от бритвы, отметину, оставшуюся от удара, который Инман нанес ему револьвером у Глубокой реки. — Ты не тот, кому надлежит говорить о главном, с теми следами побоев, которые у тебя на лице. Каждый из них получен за дело.

— Не буду отрицать, что за дело, — сказал Визи. — Один человек, который был намного лучше меня, получал и не такие побои. Но я не собираюсь и дальше их сносить.

Это высказывание навело Визи на мысль о самозащите, и он продолжил:

— Дай-ка мне взглянуть на твой револьвер. Я еще не видал такой мощной штуки.

— Нет, — сказал Инман.

— Дай. Я не собираюсь стрелять.

— Нет.

— Я подумал только, что он самое подходящее оружие для стрелка.

— Мой револьвер слишком большой и тяжелый, — сказал Инман. — Тебе нужен револьвер поменьше. Флотский кольт или «старр». Такой по весу, чтобы его можно было быстро вытащить.

— Мне бы хотелось вернуть свой.

— Я планирую держать его у себя до тех пор, пока мы не разойдемся, — сказал Инман.

— Это может произойти неожиданно, — предположил Визи. — И тогда я останусь безоружным.

— Мир от этого станет лучше.

В это время они проходили под огромной гледичией, склонившейся над дорогой. За отсутствием другой еды они наполнили карманы ее длинными стручками и продолжали путь, расщепляя стручки ногтем большого пальца и выгрызая зубами сладкую белую мякоть. Немного погодя они заметили мужчину, стоявшего недалеко от тропы у ручья. Казалось, он был погружен в глубокое раздумье, глядя на открывшуюся ему картину, основной деталью которой был огромный черный бык, сдохший прямо в русле ручья. Человек этот, увидев путников, окликнул их и спросил, не могли бы они, такие славные парни, спуститься с дороги и помочь ему. Инман полез вниз. Визи, положив пилу на обочину дороги, последовал за ним.

Они втроем стояли на берегу ручья и смотрели на раздутого быка; вода перекатывала через его брюхо, тучи мух покрывали его морду и зад. Все трое в задумчивости скрестили руки и опустили глаза, в позе рабочих, столкнувшихся с работой, которую им совсем не хочется выполнять.

Незнакомец был еще не стар, хотя по виду его нельзя было назвать и молодым, и грузен в торсе, как матерый самец большинства видов млекопитающих от обезьяны до лошади. На нем была шляпа из черной шерсти, совсем древняя, с тульей величиной с сахарную голову. Хотя день был не слишком холодный, он завязал ее широкие поля обрывком сизаля, стянув их под подбородком, так что шляпа напоминала женский капор. Он пристально смотрел из-под полей шляпы, отбрасывавших тень на его лицо; глаза у него были темные, с припухшими веками, прищуренные, как у хищника. Его маленький круглый рот напомнил Инману дыхало огромной рыбы, виденной им во время короткого периода сражений вдоль побережья вскоре после начала войны.