Холодная комната

– Ты не могла этого заметить, – сама себе ответила Сонька, – ты не дерёшься. Ты избиваешь. Это в прокуратуре учат таким приёмчикам?

– У меня был первый разряд по дзюдо ещё до того, как я начала работать в прокуратуре.

– Как раз поэтому ты теперь на помойке.

– В смысле, поэтому? Поясни свою мысль.

– Надо иногда получать по жопе.

– Зачем?

Сонька не ответила.

– Ну а ты сама почему живёшь в общественном туалете, если такая умная?

– Это мой туалет.

– Ты любишь его?

– Кого?

– Своего Серёжку.

– Он импотент.

– Зато он прикольный!

– Да, – согласилась Сонька. И непонятно было, с чем она согласилась.

Ночь наступила тихая, светлая. Злой Барбос ворчал на луну, ронявшую на Коломну багровый отсвет американского солнышка. Сняв колготки, Юлька смотала со ступни бинт и опять легла, подложив ладони под щёку.

– Мне хорошо, – говорила Сонька, переместившись со стула на подоконник и сидя там среди чашек, – я не хочу никуда уходить отсюда. Здесь можно думать о чём угодно.

– Везде, наверное, можно думать о чём угодно.

Сонька вздохнула, и, помолчав, продолжила:

– Предположим, ты попадаешь в рай после смерти. А твоя мама – в ад. Согласно Евангелию, такое вполне возможно. Но я никак не могу понять, как может при этом рай быть для тебя раем?

– Должно быть, там изменяется представление обо всём. А может быть, Бог просто отключает способность думать.

– Так вот и я говорю об этом же! Думать можно только в аду!

– Разве туалет – ад? – лениво спросила Юлька и рассмеялась, заметив, что Сонька смотрит в упор на её ступню. Но Сонька, казалось, видела исключительно свою мысль.

– А почему нет? Что, в аду, по-твоему, жарят на сковородках? Я лично думаю, что там – пытка поизощрённее. Достоевский писал, что ад – это ощущение, что ты предал.

– Кого?

– Христа, который за тебя умер.

– Какая здесь аналогия с туалетом?

– Элементарная. Если я живу и работаю в туалете, значит – я предаю своего Создателя, потому что вряд ли он создавал меня для такой работы и такой жизни. Ведь микроскопом гвозди не забивают!

– А почему ты убеждена, что ты – микроскоп, а не молоток?

– Потому, что Гамлет не может быть молотком.

– Так ты у нас Гамлет?

Сонька, зевая, включила чайник. Он зашумел. Взгляд Соньки был злым.

– Я – Гамлет.

– Это не повод для гордости.

– А кто спорит? Но я могу объяснить, почему я Гамлет. Почувствуй логику! Гамлет был всегда во всём прав. Он прав был даже тогда, когда чуть не бросился с обнажённой шпагой на свою маму, хоть тень отца велела ему этого не делать. Тебе это никого не напоминает?

– Нет. И я хочу спать.

Сонька весьма долго сидела молча, не сводя глаз с проколотой ноги Юльки. Юлька усердно делала вид, что спит. Чайник закипел. Сонька аккуратно взяла его, и, соскочив на пол, подошла к Юльке. Та вмиг открыла глаза и приподнялась.

– Чего тебе надо?

– Лить кипяток на твоё лицо.

– Ты что, озверела, тварь? Поставь чайник!

– Ладно, как хочешь.

Эти слова были произнесены с такой интонацией, будто Юлька отвергла бокал вина. Опять сев на подоконник, Сонька прибавила:

– Извини. Я просто хотела тебя утешить.

– Чем? Кипятком?

– Нет, страхом. И избавлением от него. Зато уж теперь ты не сомневаешься, что я – Гамлет.

Юлька на всякий случай спорить не стала.

– Дай мне поспать, – сказала она.

– Да спи, – обиделась Сонька и заболтала ногами, уйдя в какие-то размышления. Не успела Юлька закрыть глаза, как в дверь застучали.

– Читать умеешь?

– Любимая, это я! – прозвучал за дверью вкрадчивый, хрипловатый тенор, – открой, пожалуйста!

– Пошёл вон, урод!

– Сонька, я замёрз! И я весь в крови! Меня обложили со всех сторон, и если поймают, то разорвут на мелкие части!

– Надеюсь, что эти мелкие части более никогда не соединятся, – сказала Сонька, и, соскочив с подоконника, подняла засов. Странный гость вошёл. Юлька сквозь ресницы глянула на него. Это был тот самый молодой человек, который шесть дней назад получил от Соньки по голове ботинком. То есть, Серёжка. Заперев дверь и поцеловав Соньку, он, в свою очередь, поглядел на Юльку и молча выразил неприятное удивление. Его вид говорил о том, что он за все эти дни ни разу не мылся, не раздевался, толком не ел и не ночевал в более уютном и чистом месте, чем теплотрасса или вокзал. Сонька с безразличным лицом вернулась на подоконник. Когда Серёжка сделал попытку к ней подойти, она взяла чайник, предупредив:

– Кипяток.

– Ты не очень рада, что я вернулся? – спросил Серёжка.

– Где кровь?

– Любимая! Моя кровь – на твоих губах. Ты хочешь ещё? Тогда лучше сразу возьми свой нож и пронзи им сердце, которое уже два с половиной года бьётся только ради тебя одной!

– Заткнись, идиот!

– Как скажешь.

– Что ты украл, дурак?

– Ничего. Хотел украсть булочку в супермаркете, чтоб продлить свою искалеченную несчастной любовью жизнь, но злые охранники…

– Жри, урод! – перебила Сонька и опять спрыгнула с подоконника, чтоб Серёжка мог взять лежавшие на нём булки и колбасу. Серёжка стал есть, пользуясь ножом. Сонька наблюдала. Юлька делала вид, что спит.

– Можно, я налью себе кофе? – спросил Серёжка с набитым ртом.

– Только при условии, что исчезнешь через минуту.