– Ты должна была умереть, но не рассказать ничего! – заорала Сонька. Юлька, не отвечая, допила кофе. Её глаза закрывались. Сонька пребольно пнула её ногой по ноге. Реакции не последовало. Довольная этим, Сонька сразу уснула, склонив вихрастую голову. Вслед за ней отключилась Юлька.
Их разбудил отчаянный стук в железную дверь и крик на всю улицу:
– Мишка, Мишка! Спишь ты там, что ли, чёрт? А ну, открывай давай! Потом выспишься!
Очумело вскочив, новоиспечённые гробовщицы дико уставились друг на друга. Потом – в окно, покрытое изморозью. Ещё не светало, однако город уже шумел. Криков больше не было, но железная дверь продолжала лязгать и грохотать под чьими-то кулаками. Юлька и Сонька в панике ринулись на второй этаж. Там столкнулись с Мишкой. Он протирал глаза, выходя из комнаты.
– Это Генка приехал. Мы сейчас будем гробы грузить.
– А нам куда деться?
Он их на всякий случай запер на складе. Там было маленькое окошко. Прильнув к нему, Юлька с Сонькой при свете уличных фонарей увидели, как две створки двери раскрылись, как грузовик подъехал к ним задом и как водитель с гробовщиком принялись вносить в него гробы с крышками. Это дело заняло минут тридцать. С улицы за погрузкой столь же внимательно наблюдала дама лет сорока пяти, в долгополой норковой шубе и с поводком в руке. Около неё крутилась овчарка. Следя, как грузят гробы, дама говорила что-то негромким голосом. Мишка с Генкой ей отвечали гораздо громче. Она, судя по всему, частенько их доставала. Генка советовал выйти замуж. Мишка орал, что если ей негде гулять с собакой, кроме как здесь, то она – овца тупорылая и должна своему блохастому кобелю почаще давать для успокоения нервов. Немногочисленные прохожие, кажется, разделяли его позицию.
– А пойдём замочим её, – предложила Сонька, – спустимся и лопатой по голове долбанём! Там, внизу, лопата стоит, я видела.
– Это можно, – сказала Юлька, – но в другой раз.
Минут через пять дама и овчарка ушли за соседний дом. Завершив погрузку, Мишка с водителем поболтали, стоя возле двери, после чего Генка прыгнул в кабину и укатил, сминая колёсами рыхлый снег. Мишка запер дверь, поднялся и вызволил двух своих постоялец. Они взялись за приготовление завтрака. Мишка лёг и начал, зевая, следить за ними. Они стояли перед столом бок о бок. Одна жарила картошку, другая резала колбасу и думала, что ещё порезать или открыть.
– Поспи, – предложила Сонька, взглянув на Мишку поверх плеча.
– Да что-то не спится.
– Видимо, мы тебя возбуждаем?
– Нет.
– Почему? Мы разве уродины?
– Нет. Я просто держу себя под контролем.
– Всегда?
– Всегда.
– Это очень мудро, – сказала Сонька, всаживая консервный нож в банку сайры, – если бы ты перестал себя контролировать, то к тебе стояла бы днём и ночью очередь из девчонок, и для покойников не осталось бы у тебя ни одной минуты!
Юльку разобрал смех, хоть ей было трудно стоять – побаливала нога. Вдобавок, со сковородки, куда она резала картошку, брызгало масло. Мишка смутился, но далеко не так сильно, как от позавчерашней просьбы принести паспорт. Вздохнув, он пробормотал:
– Да, у меня слишком много работы.
– Ах, бедный мальчик, – пробормотала Сонька, – наверное, тяжело себя контролировать в девятнадцать лет? Это ж самый пик мужской сексуальности! Говорят, гормоны играют так, что хочется трахать всё, что шевелится.
– Не хочу говорить на глупую тему, – попробовал отвертеться Мишка. Но из рук Соньки мог выскользнуть мало кто.
– А голые тётки тебе по ночам не снятся?
– Не снятся.
– Ты и во сне себя контролируешь?
– Перестань, – вступилась за Мишку Юлька, – с ума сошла? Он умрёт!
– Но мне интересно! Я думала – он не знает, зачем ему нужен член! А он, как ни странно, знает. По крайней мере, догадывается. Не пора ли ему узнать, куда член вставляется?
Хорошенько вытерев руки тряпочкой, Сонька стала задирать юбку сзади, с явным желанием демонстрацией своего нижнего белья, отобранного у Женьки, не ограничиться. Вот уж тут гробовщик, очевидно, понял, причём на своём примере, чем отличаются мертвецы от живых людей.
– Да идите вы! – пискнул он, и, соскочив на пол, побежал вниз. Две дуры-кобылы заржали вслед ему так, что лестница зазвенела и задрожала. Кончив стряпню, они прилегли. Но сон к ним не шёл. Было слишком весело. Побелевший Мишка вскоре вернулся.
– Что, подрочил? – участливо поинтересовалась Сонька, разглядывая его сквозь пальцы руки, лежащей на переносице.
– Я ходил в туалет, – огрызнулся Мишка.
– Понятно, что не в музей! Там дрочить нельзя.