Холодная комната

– Почки накрылись. Она мне, кстати, всё рассказала.

Юля присела. Но не от боли – от ужаса.

– Что она тебе рассказала?

– Да всё, всё, всё! Про панночку, про икону, про твоего начальника, про собаку, про гребешок и про Петьку.

Выдернув шприц, Светка рассмеялась.

– Ну, вы и дуры конченые! Совсем с ума посходили.

– Зачем она это сделала? – повернувшись, спросила Юля. В её глазах были слёзы. Светка, смеясь, надвинула на иглу колпачок.

– Она ведь в бреду была! Ну, точнее, в полубреду. Потом вдруг опомнилась, заорала: « Ой, что я сделала! Теперь ведьма тебя убьёт!» Короче, дурдом на выезде, да и только.

– Света, зайди ко мне, пожалуйста, на минуту, когда закончишь, – сдавленным голосом попросила Юля, сев на кровать. Медсестра, сказав, что делать ей больше не хера, кроме как навещать психбольных, уцокала в процедурный.

Чайник давно вскипел. Только Кременцовой было уж не до кофе. Она сидела, будто пришибленная. Вошла внутривенщица. Ей пришлось дважды попросить пациентку лечь и поднять рукав. На её вопрос относительно самочувствия Кременцова дала ответ с четвёртого раза:

– Спасибо, лучше.

– Руку не щиплет?

– Нет.

Зафиксировав иглу пластырем, внутривенщица удалилась. Через сорок минут привезли обед. Так как Кременцова не выразила желания отказаться, разносчица, заняв собой полпалаты, водрузила на стол три грязных тарелки с какой-то мерзостью и ушла, ворча себе под нос, что здесь не прокуратура, где можно и промолчать, когда к тебе обращаются. Мерзость ещё дымилась, когда опять прицокала Светка. На этот раз она цокала не так громко, поскольку туфли были другие. Сняла она и розовые штаны, заменив их джинсовой юбкой почти до пяток. Вместо косоворотки надела чёрную кофту. Переменился и взгляд её: был насмешливым, стал растерянным. Но, увидев, что капельница закончилась, она машинально выдернула иглу из Юлиной вены, перелепила пластырь на ранку.

– Лежи, не дёргайся! Согни руку.

Потом она уселась на стул.

– Анька умерла? – догадалась Юля. Ответом ей был кивок. Молчание длилось долго. Юля не отрывала взгляда от потолка. Он не расплывался и не мутнел, хотя Юля знала, что жить ей более незачем, да и умирать не имеет смысла. Вечность – отравлена. Медсестра глядела в окно. Пришла внутривенщица. Обменявшись со Светкой парой каких-то реплик, унесла капельницу.

– Она была там, у Аньки, – сказала Светка.

– Кто? Рыжая?

Медсестра взглянула на дверь. Потом с какой-то мольбой воззрилась на Кременцову.

– Ты её видела, что ли? – спросила та.

– Я…

Ещё один взгляд на дверь, и – скороговорка:

– Я шла сейчас к проходной по скверику… Тут, за корпусом, где служебный вход – скверик, а за ним, слева – реанимация. Иду, вижу – двери открыты!

– В реанимации?

– Да, да, да! Я остановилась от удивления. Вдруг смотрю – из реанимации выбегает собака! Большая, рыжая. Огляделась по сторонам, и за пищеблок – шнырь! Меня она не увидела за деревьями. Я влетаю в реанимацию, там – такое! Стол опрокинут, стул опрокинут, телефон с тумбочкой – на полу, капельница – там же, разбитая, медсестры нет, Анька лежит скрюченная, не дышит! Глаза широко открыты и так глядят, что я чуть не сдохла! За телефон берусь – …, провод оборван! Тут прибегают сестра и врач из административного корпуса…

– Что сказала сестра? – перебила Юля.

– Да что сказала! «Сижу я около Анечки, вдруг врывается псина, и – на меня! Я еле успела выскочить! Административный корпус был ближе, так я в него и помчалась!» Вот что сказала.

– Ой, какой ужас! – крикнула Юля, и, спрыгнув на пол, одним движением сорвала халат со своего тонкого тела, – какие все кругом идиоты!

Светка растерянно наблюдала, как она одевается. Мяла пальцами сумочку – небольшую, прямоугольной формы, с плетёным тонким ремнём.

– Скажи, Кременцова, что этой твари нужно?

– Убить тебя и меня, – ответила Кременцова, надев носки и взяв джинсы, – мы про неё слишком много знаем! Мне на себя плевать после смерти Аньки, поскольку в ней виновата я и больше никто, но я не хочу, чтоб из-за меня погиб ещё кто-то! Ты где живёшь?

– Я? На Армавирской. Недалеко отсюда.

– Одна живёшь?

– С мужем. С бывшим.

Юля уже застёгивала рубашку.

– Ну, если с бывшим, нам будет лучше пожить какое-то время в моей квартире. Я живу на бульваре Маршала Тухачевского.

– У тебя пожить? – изумлённо переспросила Светка, вытаращив глаза. Юля удивилась не меньше.

– Да, у меня. А что здесь такого? Надеюсь, ты понимаешь, что мы теперь сможем выжить только вдвоём?

Светка не ответила.

– Понимаешь? – пристала к ней Кременцова, – или не понимаешь?

– Но ты ведь не долечилась ещё!

– Практически долечилась! Нога выглядит нормально, не беспокоит. Уколы ты мне и дома поколоть сможешь. Курить я бросила.

– Ну а как я буду сюда на работу ездить? С тобой под ручку?

– Отпуск возьмёшь, отгулы, больничный! Не знаю, что! Мне нужна неделя! Я за неделю выведу эту мразь на чистую воду! Она боится – стало быть, есть, за что её взять! Неделя!

Светка вдруг жалобно заморгала. Выронив сумочку, приложила к лицу худые, белые руки и заскулила: