Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

…Напутал Симонов с датой встречи Бунина с Толстым — она произошла в 1936-м, а не в тридцать пятом. Впрочем, и сама встреча передана «весьма приблизительно».

Но в симоновских воспоминаниях была и существенная ошибка (вполне, впрочем, извинимая[87]), которая стоит того, чтобы ее вынесли за скобки: вовсе не Алданов был главной силой, препятствовавшей возвращению Бунина на родину. За его спиной стояли куда более могущественные силы, о которых, очень может быть, и сам Алданов даже не подозревал…

ГЛАВА XIII

Итак, Симонов оставил Бунина в тяжелых раздумьях: возвращаться в Россию или… Порой ему казалось, что у себя на родине он не найдет места, достойного его таланта, потеряет творческую самостоятельность. Тревогу этих размышлений лишь усугубила та резкая критика, которой в августе сорок шестого года подверглись Ахматова и Зощенко в печально известном ждановском постановлении.

Своими сомнениями он поделился с Марией Самойловной Цетлин, прилетевшей осенью из США в Париж — «навестить друзей».

— Вы, дорогой Иван Алексеевич, уже двадцать пять лет поете мне про свою тоску о России, — раздраженно ответила она. — Давно надо было уехать. Не уверена, что вы получили бы дворец у Никитских ворот, как ваш друг Пешков, но в Сибирь угодили бы наверняка. Или какие-нибудь «вредители» насыпали вам порошок в кашку. Вредителей, понятно, разоблачили бы, а вас с почестями похоронили на Новодевичьем. — И она в сердцах повернулась к Вере Николаевне, которая смотрела на нее с обожанием: только что гостья преподнесла ей дорогие подарки — несколько платьев, осенние туфли, отличное нижнее белье.

Впрочем, в отношениях с Иваном Алексеевичем трещины у нее не возникло. Она очень о нем заботилась, предложила организовать подписку денег в его пользу (врачи настаивали на поездке Бунина на юг), но он отказался: «Стыдно, сейчас все русские в Париже живут бедно!» Иногда с шутливой укоризной спрашивала:

— Говорят, вы много шампанского стали пить? Осторожней надо, этот напиток для почек не очень хорош. Ну, а Симонов как — не записал вас в большевики? Уж вы с ним прямо-таки друзьями стали.

Она часто навещала Буниных. Каждый раз приносила подарки — американскую рубашку с пуговицами на воротничке («батен-даун»), сигареты «Кэмэл», мягкие ботинки без шнурков («мокасины»), несколько отличных галстуков. Расстались они в конце ноября — друзьями. Вера Николаевна даже всплакнула, а Мария Самойловна неожиданно блеснула эрудицией:

— Помните, Иван Алексеевич, — говорила она, ласково глядя Бунину в лицо. — Толстой сказал: «В случаях сомнения — воздерживайся!» Послушайте этого мудрого человека. Воздержитесь от необдуманных шагов. А ваши друзья в США вас не забудут. Если не хотите ехать к нам, то мы станем оказывать вам помощь здесь. Не дадим вам пропасть!

Бунин растрогался, они долго обнимались, а шофер во второй раз пришел в квартиру — Цетлин куда-то опаздывала.

Они виделись последний раз в жизни. Через год они станут врагами — до конца своих дней.

* * *

В Париже только и было разговору: «сам Бунин» уезжает в СССР!» Подлил масла в огонь и «хорошо информированный» Николай Рощин. Перед отъездом на родину он дал интервью — делился планами, говорил о Бунине…

Впрочем, вот что записала в дневник Вера Николаевна 15 декабря: «Капитан дал интервью, где сказал, что Ян едет в СССР, как и Волконские и другие представители аристократии. Почему он все врет? Трудно понять!»

Далее она писала, что «Леня третью ночь сряду дежурит» — это о Зурове, который нанялся сторожить по ночам какой-то гараж.

И далее, самое важное: «Мария Самойловна улетела… Она часто бывала у нас, много подарила мне платьев и других вещей. Беспокоилась о Яне. Хотела собрать ему (денег. — В. Л.) на поездку на юг. — Она очень заряжена. В ней сидит политик».

Две последние фразы, набранные нами курсивом, вновь говорят о проницательности Веры Николаевны (вспомним историю с В. Д. Набоковым!). «Что сокрыто от мудрецов, то открыто детям». В справедливости этой библейской истины мы скоро убедимся.

* * *

В конце декабря Бунин устроил «завтрак» по случаю выхода «Темных аллей». Собрались друзья — Борис Зайцев с женою Верой, Александр Бенуа с дочерью, Надежда Тэффи, Сергей Маковский. Иван Алексеевич чувствовал, что заболевает. Он отсел подальше от окна, из которого дуло — на улице в тот день было студено.

Ночью его начал трепать озноб, подскочила температура. Иван Алексеевич тяжело дышал, сердце работало с перебоями. Началась болезнь, которую врач определил как «сильнейший грипп». Порой он задыхался изнуряющим кашлем, вызывавшим горловое кровотечение…

Бунин проболел до весны. Вера Николаевна с трудом, как милостыню, выпросила в долг несколько сотен франков у знакомых — но этого было мало, чтобы последовать предписанию врачей и отправить Ивана Алексеевича на юг, к морю.