— Почему никто не говорит мне правду? Что происходит?
Я не могла больше смотреть на него. Ушла в каюту и попыталась закрыть за собой дверь, но Джим удержал ее, схватил меня за руку, вынудил повернуться к нему лицом.
— Не уходи! — сказал он.
Лицо его так близко к моему лицу. Я чувствовала его дыхание на щеке.
Я стала вырываться, но он только крепче прижал меня, сдавил руку.
— Отпусти!
Он ослабил хватку. И я осталась стоять дура дурой, таращась на его бесстрастное лицо, по моим разгоряченным щекам катились слезы ярости и горя.
— Ты не говорил мне, что знаком с Диланом, — еле выговорила я, рыдания мешали говорить.
— И ты не говорила, что знакома с ним. — Такой спокойный, такой возмутительно спокойный, так бы и врезала ему!
— Ты знал про нас с Диланом. С самого начала знал!
— Я не знал, как ты относишься к нему.
— Он рассказывал тебе про меня?
Джим кивнул.
— Что он сказал?
— Просил присмотреть за тобой.
— Что? — переспросила я. От злости я с трудом разбирала смысл его слов. — Когда?
— Он позвонил мне, когда узнал, что в реке нашли тело Кэдди. Попросил присмотреть за тобой, потому что знал, то есть предполагал, что у тебя могут быть неприятности. После этого звонка он выключил телефон, и я не мог с ним связаться.
— Почему?
Джим присмотрелся ко мне, словно пытаясь понять, какой частью информации стоит поделиться:
— Он и раньше так делал. Когда начинаются проблемы, он отключает телефон. До исступления способен довести.
— Значит, ты приехал сюда и заодно решил меня трахнуть? Думаешь, это он имел в виду, когда просил присмотреть за мной? Сделать так, чтобы я перестала думать о нем?
— Не о том речь.
— Зачем ты сюда явился? Чего ты хочешь от меня?
Он молча смотрел на меня, провел рукой по волосам, отвернулся, прошелся по каюте. Вроде бы нашел подходящий ответ:
— Я искал Дилана. Он выключил телефон после того, как объяснил мне про Кэдди и тебя, и я подумал, что, может быть, он выйдет на связь с тобой.
— Не понимаю. Он же только что сам тебе позвонил.
— С того дня он звонил только дважды. Оба раза из каких-то публичных заведений, там было шумно, проследить, где он, не получалось. Все остальное время его телефон молчал-.
— То есть он не хочет общаться с тобой, я правильно поняла?
— И с тобой не хочет, — парировал он.
Я закусила губу, злобно полыхнула глазами.
— Дженевьева… — Он коснулся моей обнаженной руки, пальцы проникли в рукав футболки и добрались до плеча.
— Не прикасайся ко мне! — взвизгнула я, отшатнувшись.
— Послушай, — продолжал он, — Дилан очень упертый, сама знаешь. Он все делает по-своему. Как бы я ни старался помочь ему, как бы ни уговаривал играть по правилам, он всегда поступал только так. И тем не менее я ему доверяю, и ты должна ему доверять.
Он снова шагнул ко мне. Я хотела отодвинуться, но не смогла. Что-то изменилось в выражении его глаз. Я рада была бы поверить каждому слову, но как?
— Ты должен был сразу мне рассказать, — сказала я, тщетно пытаясь говорить спокойно. Я хотела, чтобы голос мой звучал холодно, сердито, чтобы Джим понял, как я зла. А вышло нытье, слезы и всхлипы.
— Я не думал, что так получится.
— Как — так?
— Ты знаешь, о чем я. Не прикидывайся.
Я вздернула бровь:
— Все-таки надо было сказать мне, что ты знаком с Диланом.
— Я не обязан докладывать тебе обо всем. И уж никак не о том, что связано с расследованием.
— Да пошел ты! Ты ведешь дело Дилана? И решил, что самый правильный вариант — трахнуть меня?
— Сам знаю, что неправильно!
— Так что же? Хотел дождаться, пока Дилан не проявится, а потом свалить и меня бросить?
— Я так далеко не загадывал.
Я стащила со стула джинсы и кое-как натянула их. Они все еще были сыроваты. Наплевать!
— Куда ты? — спросил он.
— Просто… просто оставь меня в покое!
Около трапа он снова меня нагнал, обхватил за талию, подтащил к себе, крепко прижал, и чем яростнее я вырывалась, тем сильнее удерживал.
— Дженевьева, — он понизил голос до шепота, дуновения, обдававшего мой затылок, — не надо.
Я чувствовала, как смягчаюсь, таю в его руках. Он крепко держал меня. Я повернулась, обхватила его за шею, уткнулась лицом в грудь, вдыхая его тепло.