Холодная рука в моей руке

Где-то в обеденное время около наших ворот остановился черный автофургон. Все три леди были единодушны насчет его размера; они утверждали, что он был значительно больше обычного фургона для перевозки мебели. Одна из них клятвенно заверила меня в этом, другие с готовностью подтвердили ее правоту. Из моего дома в этот огромный фургон перекочевали только часы – по крайней мере, дамы не видели, чтобы туда грузили что-то другое; часов, впрочем, было так много, что наблюдательницы отказывались верить своим глазам. Погрузкой, по их словам, занималась Урсула, и это была для нее «ужасно тяжелая работа»; водитель фургона праздно стоял в стороне, вызывая тем самым у моих осведомительниц растущее негодование. Но когда дошло до самых тяжелых экземпляров, напольных часов и огромных часов с боем, мужчина наконец пришел на помощь Урсуле; он чрезвычайно ловко управлялся с этими громоздкими предметами и погрузил их в фургон в одиночку, без всяких видимых усилий.

– Это был высокий здоровенный парень, – заметила одна из дам.

– Такой же здоровенный, как его фургон, – добавила другая, и слова ее прозвучали скорее благоговейно, чем шутливо.

– И долго все это длилось? – спросил я.

– Впечатление было такое, что это длится несколько часов. Бедная миссис Ричардсон совершенно выбилась из сил, таская все эти часы.

– Возможно, мужчина в это время укладывал часы в кузов?

– Нет-нет, – затрясли головами все трое.

– Он просто стоял в стороне, ровным счетом ничего не делая, – заверила меня одна леди, а две остальные по очереди добавили:

– Да, стоял сложа руки.

Повисло молчание.

Сделав над собой отчаянное усилие, я задал следующий вопрос:

– И чем же все закончилось?

Закончилось все тем, что Урсула села в кабину рядом с водителем, и большой черный фургон уехал.

– В какую сторону он поехал? – спросил я, сознавая идиотизм этого вопроса.

Все три махнули руками в сторону дороги.

– Нам это показалось до такой степени странным, что мы, не сговариваясь, бросились друг к другу.

Я кивнул.

– Вы знаете, впечатление было такое, словно миссис Ричардсон сражается с часами. А они не хотят уезжать. А этот тип просто стоял в сторонке и наблюдал, как она мучается.

– Сражается с часами? – уточнил я. – Вы хотите сказать, часы были для нее слишком тяжелыми и громоздкими?

– Не только, – покачала головой одна из дам, возможно более склонная к смелым предположениям, чем две прочие. – Мне показалось, что часы – по крайней мере, некоторые из них – пытались вырваться у нее из рук. – Она смолкла и вопросительно посмотрела на приятельниц. – А вы что скажете? Вам не показалось, что часы хотят вырваться?

– Да, иногда я замечала что-то в этом роде, – заметила одна. Вторая сочла за благо промолчать.

– А когда дошло до самых больших часов, они тоже вели себя подобным образом? – обратился я к самой смелой даме.

Но на этот раз все три проявили единодушие. Нет, большие часы грузил здоровенный парень, в его руках они были послушны и покорны, и он справился с ними без труда.

– Что вы теперь намерены делать? – спросила одна из дам.

Трудно поверить, что в подобных обстоятельствах можно задать столь бестактный вопрос, но тем не менее он прозвучал.

Имея некоторый опыт решения неловких ситуаций, я после недолгого раздумья нашел вполне удовлетворительный ответ:

– Должно быть, моя жена решила избавиться от своей коллекции. Меня это ничуть не удивляет. Мне самому частенько приходило в голову, что для такого количества часов дом наш слишком мал.

Пришел черед дам призадуматься, решая, что сказать.

– Теперь вам будет намного спокойнее, – произнесла одна из них. Вне всякого сомнения, она хотела проявить любезность и выразить дружеское расположение.

– Да, – ответил я, растянув губы в улыбке, которую отработал в офисе, общаясь с клиентами. – Полагаю, всем нам будет спокойнее.

Я слишком хорошо знал, как далеко разносится шум, производимый часами Урсулы.

– Неудивительно, что часы не хотели уезжать отсюда, – добавила дама, решившая быть любезной. – У вас с миссис Ричардсон им так хорошо жилось, – изрекла она с сентиментальной улыбкой.

Две другие дамы сочли, что повторять эту фразу не стоит; заключив меня на прощание в легкие объятия, все три удалились.

Я закрыл входную дверь, задвинул засов и вернулся в гостиную. Возможно, детали, валявшиеся на ковре среди роз, выпали, когда Урсула «сражалась» с часами. Возможно, часовой гигант, останки которого я видел в холле, отказался повиноваться даже другу Урсулы, этому любителю стоять в стороне, сложа руки; часы одержали над ним верх, правда, ценой собственной жизни.