Холодная рука в моей руке

Эльмо коротал время за чтением трудов Фомы Кемпийского и Якоба Беме, обнаруженных им в библиотеке замка; пожелтевшие страницы этих древних томов покрывали пятна, их ветхие кожаные переплеты рассыпались в руках, обнажая трухлявую сердцевину. Время от времени он записывал собственные мысли на пустых листах некоего старинного фолианта. То была книга, посвященная магии. Печатный текст и загадочные диаграммы занимали лишь первую половину тома, далее шли чистые листы, по всей видимости, предназначенные для того, чтобы будущий владелец – или владелица – дополнили книгу своими собственными записями. Однако до той поры, как книга попала в руки Эльмо, никто не удосужился написать в ней ни слова. Как и многие до него, юноша обнаружил, что смерть сердца побуждает перо создавать странные фантазии, в которых ужас соседствует с безумием; несмотря на свою причудливость, фантазии эти не лишены истины, однако люди здравомыслящие, как правило, не могут постичь их смысла. Так прошло еще одно лето, сменившись еще одной осенью; близилась зимняя пора, сырая и холодная.

Эльмо чувствовал, что даже приближение весны, худшего времени года для людей чувствительных, периода, когда самоубийства случаются особенно часто, сезона тоски и печали, более не внушает ему тревоги, по крайней мере в той степени, чтобы он это замечал. Прежде чем покинуть Берлин, он предупредил сослуживцев, что желает быть оставленным в покое; положение его позволяло отдавать подобные распоряжения, так что никто не выказал особого удивления. Наступившая осень предоставляла ему легкую передышку.

Эльмо не лишал себя возможности полюбоваться видом на озеро из окон верхнего этажа. Не подходя к окнам слишком близко, он ощущал себя в полной безопасности; в большинстве своем комнаты верхнего этажа были пусты: ни мебели, ни картин, ни охотничьих трофеев. Старые, помутневшие стекла не только защищали его от любопытных взглядов, но и добавляли очарования расстилавшемуся перед ним озерному пейзажу. Надо сказать, окна на верхнем этаже мыли не часто и не слишком тщательно. Порой Эльмо, погрузившись в забвение, глядел вдаль часами, до той поры, пока усталость не напоминала о себе судорогами в ногах, ибо он, в отличие от большинства людей, любующихся видами из окон своего дома, не мог себе позволить прислониться к оконной раме.

– Юрген! – позвал Эльмо, подойдя к дверям просторной пустой комнаты. Поселившись в замке, он приказал уничтожить все календари, однако предполагал, что сейчас конец сентября или же начало октября – пора, когда становится ощутимо холоднее. Было около одиннадцати часов утра.

Юрген, один из слуг, постоянно живших в замке, поднялся на несколько пролетов величественной, хотя и не устланной ковром лестницы. Эльмо использовал его для своих личных нужд, ибо лакея, прежде бывшего посредником, или Меркурием, между ним и Эльвирой, он оставил в Берлине. Юрген, человек на закате зрелых лет (а может, и старше), казался сметливее и сообразительнее своих товарищей.

– Юрген, ты видишь лодку?

– Нет, ваше высочество. Я не вижу никакой лодки, – ответил тот, бросив равнодушный взгляд сквозь тусклое стекло.

– Взгляни еще раз. Посмотри внимательнее.

– Возможно, там действительно есть лодка, ваше высочество.

– Мне кажется, я ее узнаю. Что-то очень знакомое.

Краешком глаза Юрген бросил на хозяина удивленный взгляд. Он был отнюдь не уверен, что действительно видит хоть что-нибудь. Как бы то ни было, слуга привык к чудачествам хозяина.

– Не знаешь, что это за лодка, Юрген?

– Нет, ваше высочество.

– Необходимо выяснить. Мне бы хотелось, чтобы лодку, если понадобится, доставили к берегу.

– Боюсь, это невозможно, ваше высочество.

– Но почему? У нас есть «Акула» и «Дельфин» и достаточно людей, чтобы сесть за весла. Или поставить парус, если позволит ветер.

– Дело не в этом, ваша светлость.

– Так в чем же?

– Если ваша светлость говорит именно о той лодке, которую, как мне кажется, вижу я сам, хотя, признаюсь, ваша светлость, я в этом не слишком уверен – так вот, насколько я могу судить, она находится за пределами территориальных вод.

– Быть может, она за пределами наших территориальных вод, но я не думаю, что, нарушив границу, мы развяжем войну.

Тем не менее Эльмо на мгновение погрузился в задумчивость. Озеро Констанц граничило с территориями нескольких княжеств, каждое из которых имело свой статус и свое законодательство. Имело ли смысл беспокоиться из-за какой-то лодки? Имело ли смысл беспокоиться из-за чего бы то ни было? Имело ли смысл размышлять о том, что все на свете лишено смысла?

Он был уже готов отказаться от этой бессмысленной затеи, как прежде отказался от многих других затей, когда Юрген вновь подал голос.

– Ваша светлость, если лодка, заинтересовавшая вашу светлость, находится именно там, где мне кажется, это означает, что она в Ничейных водах.

– Что ты сказал, Юрген?

– Она в Ничейных водах, ваше высочество.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Юрген, казалось, был удивлен так сильно, что лишился дара речи.