Холодная страсть

Скрип его стула по каменному полу так испугал Джорджину, что видно было, как ее тело вздрогнуло. Теперь, когда она знала степень его жестокости, одинокая хижина и ее пустынные окрестности приобрели дополнительный зловещий аспект в ее напуганном уме, посылавшем сигналы опасности, заставлявшем трепетать. Когда он поднялся, она непроизвольно вздохнула и откинулась на спинку стула. Он подошел ближе и посмотрел на нее сверху вниз с непроницаемым выражением лица, и она снова отпрянула от него.

Джорджина почувствовала, что, когда он стоит неподвижно в продолжающейся тишине, изнутри у нее подымается истерия. Веселый очаровательный мужчина, непоследовательной натурой которого она, как она ощущала с полной определенностью, может управлять, исчез полностью; суровый незнакомец, оказавшийся на его месте, представлял гораздо большую проблему, чем любая из когда-либо встречавшихся ей ранее. В деловом мире, где ее первые зубы прорезались на золотой самопишущей ручке сотрудника ее матери и где первые слова были повторением слов матери, произнесенных свойственным деловым женщинам языком, что поставило всех в известность о ее конкурентоспособности в мире мужчин, она господствовала безраздельно. Однако перед Лайэном Ардьюлином она чувствовала себя лишенной всякой уверенности. Холодное самообладание, которое она старалась развить в себе годами, исчезло как облачко с вершины горы, когда она попыталась применить свою ничтожную силу против превосходящей ее личности. И именно это испугало ее больше, чем что-либо еще; ее мать служила такой прочной поддержкой, что она чувствовала себя способной перехитрить любого мужчину, но здесь, вдали от ободряющей надежности «Электроник Интернэшнл» она оказалась женственно слабой и совершенно беспомощной в противостоянии мужчине, отказавшемуся оказывать ей почтение, к которому она как дочь своей матери успела привыкнуть.

Джорджина утомленно провела ладонью по лбу; она устала, позади был длинный день, полный событиями, и вокруг молчащей хижины опускались сумерки. О чем еще он намеревается ее расспрашивать? Какие еще оскорбления планируются за этой молчаливой маской, оживляемой лишь глубокой голубизной глаз, которые уже в течение минуты внимательно изучают ее? Ей хотелось узнать.

Она спросила внезапно:

— Где я буду спать? — и была удивлена кроткой неуверенностью своего голоса.

Он наклонился над ней:

— Спальня наверху, — он вскинул голову в направлении лестницы, находившейся у дальней стены. Ее сердце погрузилось в странное состояние, но она собрала все свое мужество и повернулась к лестнице.

— В таком случае, если вы не имеете ничего против, я пожелаю вам спокойной ночи, я очень устала.

Он протянул руку, останавливая ее:

— Я пойду первым, — настоял он ровным голосом, — так как бывал здесь не раз, а вы можете споткнуться в незнакомой обстановке.

Она не возражала, когда он прошел вперед, но сердце сжали холодные пальцы, вызвав чувство опасности, парализовавшее ее дыхание настолько, что ей с большим трудом удалось сделать глубокий вдох.

Наверху лестницы было гораздо темнее, в проходе не было окон и была только одна дверь, ведущая в единственную спальню. Он открыл ее настежь, проход немного осветился, и она вошла вслед за ним в комнату. Внутри стояла железная кровать с самым тонким матрасом, какой она когда-либо видела, положенным прямо на пружины. Спинки кровати были украшены помятыми трогательно великолепными латунными шарами, а на столе с такими рахитичными ножками, что, казалось, они вот-вот переломятся под тяжестью мраморной крышки, стоял кувшин и таз для умывания.

Она видела такие примитивные приспособления для умывания и ранее, еще в Америке в домах друзей, которые покупали их в качестве сувениров во время путешествий «в метрополию». В них ставили букеты цветов или цветы в горшках, и в таком качестве ими очень восхищались и хранили, но как многие люди, невесело удивлялась Джорджина, могут получать удовольствие от использования их по прямому назначению?

Ее скептицизм не остался незамеченным, потому что голос Лайэна прозвучал глухо, когда он спросил ее:

— Примитивно, не так ли?

Она быстро повернулась и отступила, оказавшись слишком близко к нему. Он стоял, прислонившись к дверному косяку со скрещенными на груди руками, и его стройная фигура казалась в этой комнате пугающе высокой. Один-единственный шаг в глубину комнаты плотно прижал ее к железу кровати, и слишком поздно она поняла, что попала в ловушку. Загипнотизированная страхом, она смотрела, как его темная голова все ниже склоняется к ней, и услышала его возбужденную речь:

— Но мы — примитивный народ, мисс Джорджина Руни, в чем вы, наверное, убедились. Я могу вообразить себе те мысли, которые даже теперь кружат в вашем испуганном слабом умишке. Что собирается делать дальше этот ирландский разбойник? Достаточно ли он цивилизован, чтобы уважать мою зависимость от него, или варварская кровь все еще горячо бьется в его жилах?