Нежные они у него, совсем не мужские, тренер, помнится, говорил, что надо что-то с этим делать. У меня — и то кожа на ладонях грубее была, даже в юности. А у Вовочки пальцы хоть и стали в последнее время куда сильнее, но пухлые пока ещё, и кожа на них мягонькая, словно на пузичке у новорожденного мышонка. Я такие пальцы у мужчины лишь один раз в жизни встречала.
И был мужчина тот тайским массажистом.
Мастером, кстати, отменным — до сих пор мурашки по всему телу, как вспомню. Впрочем, с такими пальцами и мастерства особого не надо, тело пациента само реагирует на малейшее прикосновение.
Вот и у Агнессы зрачки задышали — сразу же, как только я её ножку Вовочкиными ручками тронула. Хотя я пока ещё и не делаю ничего.
Пока…
Хм?..
Теперь улыбаюсь уже я. Нехорошо так улыбаюсь, глядя прямо в эти дышащие зрачки и перехватывая ступню поудобнее.
Ты, конечно, девочка ушлая. И прожженная. Да и не девочка давно, о чём это я? Привыкла играть во взрослые игры и считаешь себя очень опытной? Но вряд ли ты знаешь, что играть в них можно не только по тем примитивнейшим правилам, где дважды два всегда четыре, а один плюс один — в лучшем случае шестьдесят девять. Арифметику плотской любви ты усвоила на пятёрку и отработала на практических занятиях наверняка не хуже. Но вряд ли ты имеешь хотя бы смутное представление о высшей математике чувственных наслаждений. Так, разве что — самые зачатки алгебры с парой-тройкой полуосознанно отработанных функций-алгоритмов, не более.
Тайский эротический массаж ступней — это, девочка, будет уже тригонометрия.
И я почему-то очень и очень сомневаюсь, что кто-то из твоих прыщавых ухажёров тебе его делал.
Сначала, когда я прошлась щекочущими поглаживаниями по контрольным точкам, вскрывая чувствительные зоны, Агнесса запаниковала и попыталась вырваться. Но я была начеку и держала крепко. Усилила нажим в уже обнаруженных точках — у мизинца и под сводом стопы, классика. Теперь девочке будет не до всяких глупостей.
Ага.
Вот так-то лучше.
Замерла, вцепившись в сиденье стула обеими руками. Улыбка словно приклеенная, в глазах — отчаянная решимость попавшего в плен партизана. Типа держаться до последнего и ни за что не показывать врагу, что что-то там чувствуется. Ну да, ну да, высшая подростковая доблесть — притвориться бревном. Похоже, она наивно полагает, что стоит только немножечко перетерпеть странные ощущения, делая вид, что ничего не происходит — и я поверю и отстану.
Глупышка.
Я ведь ещё и не начала даже.
Усмехнувшись про себя, провожу довольно болезненную разминку. Не для агнессиного удовольствия — чтобы перевести чувствительность уже вычисленных точек на новый уровень. Сбросить с них старую огрубевшую шелуху повседневности и пробудить к жизни дремлющую змею чувственности. Красиво выражаются эти тайцы.
Рискованно — пациентка может успеть опомниться. Но обучавший меня мастер утверждал, что без подобной разминки кайф возможен лишь дольний, до горнего при всём желании не добраться. И несколько раз сравнив результаты на собственных подошвах, я вынуждена была с ним согласиться. Для юной провокаторши я собиралась устроить всё по высшему разряду, чтобы с первого раза осознала и больше не рыпалась. Потому и рискнула.
И не прогадала.
Стоило мне после разминки просто провести ногтем вдоль подушечки её большого пальца, как у Агнессы задышали не только зрачки. Она и сама задышала, заёрзала, краснея и кусая губы. И, наконец, не выдержав, прогнулась на стуле, продолжая держаться за сиденье обеими руками и запрокинув голову, сделала три судорожных вдоха и зажмурилась, напрягшись в ожидании близкого взрыва, совсем готовая.
Э, нет, красавица.
Так быстро кончить я тебе не дам, не надейся.
Хотя в целом реакция отличная. Девочка просто бомба, заводится с полтычка. Я-то опасалась, что придётся потратить кучу сил, доводя её до качественного взрыва, а тут, похоже, понадобится куда больше усилий приложить, чтобы не рвануло раньше времени…
Мне удалось это сделать четыре раза.
Четыре раза я доводила юную нимфоманку почти до самого пика. До слёз ручьём, до полубессвязного беззвучного лепета одними изгрызенными губами: «Нет… нет… не надо… пожалуйста… я больше не буду… ой, мамочки…»
И все четыре раза сумела удержать на самой грани, когда всё её тело, сведённое жёсткой преднаслажденческой судорогой, рвётся туда, за край, рухнуть и раствориться в безудержном и таком близком…
Мастер мог бы мною гордиться.
В пятый раз уже на середине подъёма поняла — больше удержать не получится. Агнесса на грани самой настоящей истерики и готова уже на всё, чтобы получить ту морковку, которой её так долго дразнят. Волосы растрёпаны (и когда успела?), изгрызенные чуть ли не до крови губы опухли, на красных щеках — чёрные потёки патентованной водостойкой туши, в безумных глазах лишь одно — дай! И немедленно! Её давно колотит крупная дрожь, даже стул трясётся. Сил на смущение или гордость уже нет — дрожит, таращит осоловелые и полные слёз глаза, хватает широко раскрытым ртом воздух. Словно рыба на берегу.
Тебе кажется, что вот это и есть высший пик?