Холодная война. Свидетельство ее участника

Вслед за этим 1 апреля в ЦК была внесена записка за подписями Громыко, Андропова, Устинова и Пономарева, в которой на основе анализа внутренней ситуации в Афганистане, а также положения в руководстве страны, делался однозначный вывод: решение об отказе в посылке советских войск в Афганистан было правильным и этой же линии следует придерживаться впредь. Главную смысловую нагрузку в записке несли следующие два положения, сформулированные мною с Ахромеевым: «Ясно, что в силу внутренней природы антиправительственной оппозиции в Афганистане использование советских войск для подавления афганской контрреволюции нанесло бы серьезный ущерб международному авторитету СССР и отбросило бы назад процесс разоружения. Кроме того, использование советских войск показало бы слабость правительства Тараки и расширило бы масштабы контрреволюции как внутренней, так и внешней, подняло бы на значительно более высокий уровень наступление антиправительственных сил». Изложенные в записке соображения были одобрены решением Политбюро 12 апреля 1979 года.

Негативные ответы давались афганской стороне еще не раз на протяжении последующих месяцев в связи с новыми обращениями Тараки и Амина насчет присылки советских войск. (Летом 1979 года в Кабул и на ближайший к нему военный аэродром Баграм были направлены небольшие подразделения исключительно с целью обеспечить безопасность советских граждан и их возможную эвакуацию, но не для участия в боевых действиях против антиправительственных сил.)

Когда в сентябре 1979 года Тараки был отстранен от власти, а затем и физически уничтожен по приказу Амина, который занял его место и развернул широкие репрессии против его сторонников, это было болезненно воспринято в Москве. Тем не менее послу СССР в Кабуле, как и всем другим советским представителям там, по инициативе МИДа было дано указание иметь дело с Амином как с фактическим руководителем страны, учитывая долгосрочные интересы Советского Союза и необходимость удержания Афганистана на дружественных позициях.

Когда, как и почему было принято решение о вводе войск

С марта до октября 1979 года мы с А. А. Громыко не один раз обменивались мнениями по поводу просьб афганского руководства о присылке советских войск, и каждый раз выявлялось единое понимание недопустимости такого шага. До середины сентября, когда Громыко и я улетели в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН, не замечал я каких-либо колебаний на этот счет и у Ю. В. Андропова и Д. Ф. Устинова. В Москву мы прилетели в первых числах октября, и после первой же встречи с Андроповым и Устиновым, с которой Громыко вернулся в очень мрачном настроении, он «замкнулся» – перестал в разговорах со мной касаться вопроса о нецелесообразности (или целесообразности) ввода советских войск в Афганистан. Из разговоров же с ним уже после ввода войск, я заключил, что не Громыко сказал «а» в пользу такого решения; его «дожали» Андропов и Устинов. Кто из них двоих первым изменил свою прежнюю точку зрения и высказался в пользу ввода войск, можно было только догадываться.

По правде говоря, поначалу я грешил на Андропова, но ставшие известными мне позже дополнительные свидетельства позволяют предположить, что «а» в этом прискорбном деле было сказано, пожалуй, все-таки Устиновым. Толчком к перемене им своей прежней точки зрения послужили ввод осенью 1979 года американских военных кораблей в Персидский залив и поступавшая информация о подготовке к возможному вторжению американцев в Иран, что грозило бы существенно изменить военно-стратегическую ситуацию в регионе в ущерб интересам Советского Союза. Если США позволяют себе такое за десятки тысяч километров от своей территории и в непосредственной близости от границ СССР, то почему мы должны бояться защитить свои позиции в соседнем нам Афганистане? – так примерно рассуждал Устинов. Что же касается Андропова, бывшего в то время председателем КГБ СССР, то он пошел на поводу у своего аппарата, преувеличивавшего, с одной стороны, опасность для СССР пребывания у власти в Афганистане Амина, которого стали изображать американским агентом, а с другой – возможности СССР по изменению ситуации там в желательном для него плане. О существовании таких настроений и представлений в аппарате КГБ мне было известно.