Холодная Зима

— Вот как… Аллах и революционный трибунал… Кстати, ты теперь уже полковник? — пытаясь вложить в голос максимум презрения, проговорил Касем — не помню, чтобы я подписывал на тебя что-либо другое кроме смертного приговора.

Говоря таким вызывающим тоном, Касем пытался спровоцировать Саддама — пусть расстреляет прямо здесь. Ничего хорошего от «революционного правосудия» он не ожидал.

— Я полковник народной армии! — напыщенно проговорил Саддам Хусейн (а именно он руководил штурмом здания министерства обороны), хотя на самом деле он не прослужил в армии ни дня.

— Ты хочешь доделать то, что начал?

И тут Саддам смутился…

— Вашу судьбу, генерал решит революционный трибунал. Я только уполномочен достать вас туда. Дайте дорогу!

Повелительный голос Хусейна оказал воздействие на толпу, та нехотя расступилась, давая дорогу к стоящему у разрушенной стены ограды старому БТР.

— Идите, генерал! И молите Аллаха, чтобы мне удалось довезти вас живым — толпа с радостью разорвет вас на куски…

Телецентр

Суд революции. Насколько он скор, настолько же неправ. Чаще всего это даже не суд — это простая расправа со старыми политическими противниками. Кровавая зачистка политического поля. Горе тем, кто попал в жернова революции. Но история неумолимо свидетельствует, что и те. Кто крутит эти жернова ненадолго переживают своих расстрелянных противников. Революция как Сатурн — пожирает своих детей. Так было, так есть и так будет…

Со скрипом открылась дверь, в полутемную студию начали заходить люди с автоматами. Первым шел Саддам Хусейн, за ним шли несколько офицеров, судя по виду курды. Курдов всегда использовали в иракских политических разборках как палачей — каждая власть, укрепляясь на троне, принималась «решать курдскую проблему» огнем и мечом — поэтому набрать среди курдов расстрельную команду было проще всего. Генерал взглянул на часы — прошло всего сорок минут с тех пор, как их привезли в телецентр. Быстро, однако, управляется революционное правосудие…

Осторожно переступая через кабели и огибая телевизионную аппаратуру, к привязанным к стульям бывшим членам правительства подошел Хусейн. В руках у него была черная ткань.

— Глаза завязать? — осведомился он.

— А что ж мой старый друг Ареф не пришел мне объявить приговор. Ведь он заседает в трибунале? — презрительно спросил Касем

Хусейн проигнорировал вопрос. Все было ясно без слов.

— Оставь себе — бросил Касем, двое других генералов кивками отказались от повязок.

Саддам Хуссейн повернулся, чтобы идти командовать расстрелом, но потом вдруг резко обернулся, наклонился к самому уху Касема, чтобы другие не слышали.

— Вы смелый человек, генерал — тихо прошептал он — только забыли одно простое правило. Нельзя оставлять живых врагов у себя за спиной. Нельзя никого прощать и нельзя никого оставлять в живых. Я вашей ошибки не повторю…

Касем изумленно поднял глаза и увидел в глазах относительно молодого человека в полковничьей форме нечто такое, что заставило его сжаться от ужаса. Перед самой своей смертью генерал Касем как будто заглянул в будущее и увидел, что уготовано его стране. И он понял, что в такой стране ему лучше не жить, лучше не видеть того, что произойдет. Когда зачитывали смертный приговор «именем революции за государственную измену и предательство интересов Ирака», генерал его не слышал. Он был еще жив — но в то же время он умер именно в тот момент. Загремевшие после прочтения приговора автоматные очереди разорвали уже мертвое тело.

Трех человек привели в соседнюю телестудию и привязали к стульям. Перед расстрелом предложили завязать глаза, но они отказались. Им зачитали смертный приговор, после чего премьер-министра и двух его генералов расстреляли. Труп Абделя Касема посадили на стул перед телевизионной камерой и показывали на всю страну. Окровавленный труп «единственного лидера» на фоне изрешеченной пулями стены телестудии на протяжении нескольких дней транслировали по телевидению, чтобы народ мог убедиться: генерал Касем действительно мертв. Рядом с трупом стоял солдат, который брал мёртвого главу правительства за волосы, откидывал его голову назад и плевал ему в лицо.