Холодная зона

— Ничего. Какая разница, где сидеть? Сидели бы в городе в кафе.

Ли повернулась — сбросить чашку в люк посудоприемника, поморщилась. Мышцы болели после тренировки, они теперь болели почти постоянно. Болел синяк, полученный от Амазонки вчера, во время спарринга. Действительно — какая разница, где сидеть? Здесь даже лучше, мягко покачивает, пахнет водой и ветром. Главное — можно сидеть, не напрягая мозги, разговаривая о том, о сем. Можно даже просто молчать. С Бинхом вообще не обязательно говорить о чем-нибудь.

— На самом деле я тебя понимаю, — сообщил он, — у меня такое же ощущение от жизни. Только меня еще раньше стало вот так тащить. С тринадцати лет, когда наш поселок цзяофани разбили снарядами, и меня взяли в часть. С тех самых пор я ничего не выбираю, и все время попадаю туда, куда меня несет непреодолимый поток. Может быть, это судьба.

Аудитория в подвале, где изучали предмет под названием «военная психология», была обычным, мрачноватым залом с обшарпанными стенами. На стенах висели плакаты с трудноразличимыми надписями и диаграммами. В конце аудитории белела неприметная дверь — в лаборантскую, которую первокурсники прозвали «комнатой 101».

— Современная разведка, — вещала высокая сухая преподавательница с позывным «Гагара», — это соревнование человеческой психики с техникой и фармакологией. Как вы знаете, еще во время войны произошел качественный скачок в приеме и обработке биотоков коры мозга — то есть в ментоскопировании, а сейчас метод совершенствуется с каждым годом. Если десять лет назад мы могли получать лишь неясные картины, требующие профессиональной интерпретации, сейчас ментоскопирование дает визуальную и аудиокартину, доступную для чтения даже ребенку. Целевое растормаживание нейронов психотропами позволяет считывать даже скрытые и бессознательные картины и воспоминания. Что несомненно крайне ценно для психиатрической диагностики, но очень вредно для нас. По нашим данным, противник обладает хорошими образцами ментотехники. Ее применяют не только на допросах, что естественно, но и скажем, при рутинной проверке мигрантов, при медицинских осмотрах, кое-где даже прямо в аэропортах. Ментоскопирование было создано в годы войны, создано в западном блоке и повторено в странах восточного, именно с целью получения точной информации от пленных любого уровня. Достаточно захватить вражеского генерала — и вы знаете о противнике все. Однако эта техника работала недолго, так как были разработаны методы противодействия — и что интересно, эти методы не требуют никаких приборных или химических средств. Все, что вам нужно, находится у вас вот здесь, — и Гагара постучала длинным жестким пальцем по своему черепу, — да, Трактор, я вас слушаю.

— Проскакивала информация, — поднялся один из старших курсантов, — что где-то в ФТА разрабатываются психотропы, способные начисто подавлять волю, что-то есть об этом?

Гагара пожала плечами.

— Локализация волевых процессов известна, это лобная доля. Разрушить эти процессы несложно, беда лишь в том, что одновременно разрушается логическое мышление, речь и личность. Собственно, достаточно простой лоботомии. Можно провести лоботомию и химически. Вы правы, была такая инсайдерская информация, закрытая, о том, что какие-то концерны в ФТА разрабатывают целенаправленные психотропы этого плана. И еще другие варианты — например, сильные галлюциногены в сочетании с психотропами, отключающими реальные впечатления. Если все это будет реализовано — представляются буквально апокалиптические, антиутопические картины. Но пока это все фантастика. А мы с вами поговорим о том, как сопротивляться известным ментоскопическим техникам.

На практике сопротивление отрабатывали в «комнате 101». Техник существовало несколько. Как минимум, любой разведчик должен уметь хотя бы проходить элементарные ментоскопические проверки, которым подвергают всех жителей ФТА по разным поводам. К счастью, пока еще не существует методов дистанционного снятия биотоков мозга — то есть требуется наложить на голову хотя бы один электрод.

С электродом на голове Ли лежала на кушетке и упорно повторяла про себя:

«Немного лет тому назад, там, где сливаяся, шумят, обнявшись будто две сестры, струи Арагвы и Куры…»

Амазонка оборачивала ее руку инъекционным браслетом. В голове начинало шуметь, вещество, поступающее в кровь, било в сосуды, Ли хотелось смеяться, она забывала слова… кусала губы, чтобы прийти в чувство и вылавливала из сосущей пустоты обрывки знакомых строк.

«и в час ночной, ужасный час, когда гроза пугала вас, когда столпясь при алтаре, вы ниц лежали на земле…»

Амазонка что-то говорила ей на ухо, Ли не слышала. Голос в ее голове грохотал, она слышала только себя, только Лермонтова, текли слезы, голову страшно пекло — от введенного средства ее бросило в жар.

«Скажи мне, что средь этих стен могли бы дать вы мне взамен той дружбы, краткой, но живой, меж бурным сердцем и грозой?»

Амазонка меняла капсулы, и жар, возбуждение сменялись слабостью. Ли не могла шевельнуть и пальцем, но вспоминать строки стало намного легче.