Холоднее войны

Мохсин быстро подозвал кучера с повозкой и устроил Тому тур по острову, следуя по тому же маршруту, что и Абакус в тот раз. Том чувствовал себя несколько нелепо, сидя на тесной скамеечке, словно бы предназначенной для влюбленных, рядом с серьезным сотрудником наружки, в то время как ухмыляющийся возница подгонял своих немолодых лошадей длинной палкой. На острове было много людей, но все они сосредоточились в районе побережья. В глубине же довольно пустынно. Дома здесь были хорошие и ухоженные, с большими участками, которые разделяли просторные улицы, тут и там усеянные кучками соломенного цвета. Конский навоз. Через полчаса Том здорово устал от мерного покачивания повозки, скрипа крохотной скамеечки и постоянного клацанья лошадиных копыт. Ему было очень жарко, и он не узнал ничего полезного о Клекнере. Он велел кучеру вернуться в основную часть города, и они вышли у Splendid Palace, отеля периода Османской империи, который хвастался самыми красивыми видами на пролив и открывающийся за ним Стамбул. Том и Мохсин направились прямо в бар и немного охладились, выпив два стакана лимонада под неизбежным портретом Ататюрка.

Рэйчел так и не ответила. Обиделась, что сообщение было исключительно насчет ее отца, или там, в Лондоне, что-то происходило? Том не слышал от нее ни звука уже два дня и стал презирать себя за то, как быстро эта девочка завладела его сердцем. В своей одинокой холостяцкой жизни он обладал определенным чувством собственного достоинства, которого она напрочь лишила его в считаные часы. «Когда закончим осматривать остров, – решил он, – позвоню ей с парома и попробую убедить приехать в Стамбул на длинный уик-энд».

– Покажи мне дом, – попросил он Мохсина.

– Который?

– Тот, что выставлен на продажу. На который, по-твоему, ездил посмотреть Абакус.

Дом находился минутах в десяти ходьбы от отеля. Том заплатил по счету, и они снова вышли наружу и вернулись на тихую, раскаленную от послеполуденного солнца пригородную улочку к западу от главной части города. Здесь было совсем безлюдно – только изредка мимо лениво проезжал велосипедист или еле тащился пешеход.

– Примерно здесь я дал ему уйти, – признался Мохсин.

До этого он чуть ли не двадцать минут следовал за Абакусом один на один и испугался, что американец учует слежку. Он повел Тома по узкому переулку, который спускался по холму, к последнему ряду домов, стоявших у самого пляжа. По обеим сторонам дороги тянулись большие частные сады. Тишину нарушал только редкий отрывистый лай собаки.

– Ричардс живет вон в том доме, метров сто в том направлении. – Мохсин махнул в сторону сосновой рощицы у развилки дорог. – Мы не смогли подобраться близко, потому что здесь совсем нет народа. Обычно кто-нибудь из нас служил прикрытием. Нанимал повозку с лошадью, или притворялся садовником, или еще что-нибудь. Но когда Абакус просто шел впереди нас пешком…

Том знал все тонкости этого дела и прекрасно понимал, почему Мохсин не смог выполнить задание до конца, поэтому объяснения и извинения были ему совершенно неинтересны.

– Все нормально, – перебил он. – Не нужно ничего объяснять.

Дальше они пошли молча. Том слышал шелест морских волн – берег был всего метрах в ста к северу. Семья Ричардс жила в частично переделанном, подновленном доме, который стоял на дороге, параллельной побережью. Том не понял, есть ли кто дома, да и не было никакого резона стучаться в дверь и нарушать покой здешних обитателей. Согласно рапортам наружки, а также электронной переписке Клекнера и Ричардса и телефонным звонкам, Абакус посетил этот дом три раза за последние шесть недель, один раз остался на ночь, а потом поблагодарил Ричардса «за первоклассный ужин и первоклассное похмелье». Куда больше его интересовал дом рядом, который продавался и который Клекнер предположительно осматривал. Недвижимость на острове была непристойно дорогой, особенно дома у кромки пляжа. Остров Бююкада был летним убежищем для городской элиты; тысячи обеспеченных жителей Стамбула прятались здесь в июле и августе, переезжали в свои «загородные» дома, где было чуть легче пережить жару середины лета. Зачем шпиону двадцати девяти лет, чьи накопления составляют не больше тридцати тысяч долларов и которому через четырнадцать месяцев предстоит перевод в другое место и на другую должность по заданию ЦРУ, присматривать себе дом в самой дорогой части самого дорогого острова из всех Принцевых островов?

Возможный ответ пришел к нему несколько минут спустя. По дороге к дому Том увидел табличку с надписью «Продается» на английском и турецком, приделанную к дереву. Деревянные ворота были сломаны, и, открывая их, он занозил указательный палец. Сад разросся и одичал; было трудно пробиться сквозь густую траву и кустарник. За деревьями Том заметил очертания некогда большого и прекрасного дома, который давно, однако, был предоставлен сам себе и медленно разрушался.