Холодное блюдо в багажнике

Уже прощаться собирались, когда раздались звуки какого-то марша.

– Что это? – удивлённо округлил глаза Евгений.

– Это у вас, – сказала Лариса.

– Да то ж аппаратик этого… – сообразил Евгений и, дёрнув подбородком в сторону Гольцова, улыбнулся: – Вы же изъять хотели. А ну-ка… Алло! Говорите!

Все замолчали. Лариса вытаращила глаза и сцепленные в замок руки прижала к груди. И увидела, как лицо Евгения приняло выражение напряжённого внимания.

– С кем, простите… – после паузы проговорил Евгений. – Алло! Алло! Отключилась.

– Кто, кто отключилась?! – вскричали в один голос Гольцов и Лариса.

– Да я откуда знаю! – пожал плечами Евгений. – Голосок – женский. А номер не определился. Спрашивает: жива она ещё или нет?

– Кто – «жива или нет»? – подпрыгнул Гольцов. – Почему мне телефон не отдали?

– Не знаю, не знаю – кто… – раздосадованно проговорил Евгений. – Кто «жива» – не знаю. Кто звонил… Хотя… Хотя голос мне показался знакомым. Голос похож… Кстати, он похож на голос сводной сеструхи босса.

– Эту сеструху не Ларисой звать? – усмехнулась Лариса.

– Ларисой, а… что такое? – подобрался, словно лев перед прыжком, Евгений.

– Как её фамилия?

– Телешова.

– Отлично. У Бояркиной работала такая. Вместе с Мышенковым, с которым состояла в связи. Получается, её в оба списка включить можно. И Подлесный её знает. Вот она и есть убийца вашего босса. Заказчик, правильнее сказать. Хотя Мышенкову – она… Она – инвалид в коляске?

– Да, именно.

– Что и требовалось доказать, – развела руками в стороны Лариса. – Да, она работала у Бояркиной. Она и инвалидкой стала в ту пору, когда пыталась Бояркину отправить к праотцам. С участием, кстати, нашего Сан Саныча. Как раз товарищ Гольцов в курсе. Так, товарищ Гольцов? Вот она и отомстила старым своим, как она полагает, должникам. Мышенков – тогда он ещё живой был – говорил на эту тему. Подлесному в больнице говорил. Потому, видимо, и убить Димку хотели. Понятно? А должники у неё – Бояркина и ваш босс. Обидел её ваш босс, как я понимаю. Было такое?

– Ну-у-у… – Евгений принялся теребить чубчик. – В общем… Хотя что я могу знать, если они… родственники, по большому счёту. Хоть и не кровные. Были, я слышал, у неё обиды. Но они почти и не общались, насколько я знаю.

– И к Бояркиной она претензии имела. Вот и выносила – вывозила в коляске инвалидной – идейку. И совместила труп вашего босса с офисом её. Всё ясно?

– Имя-отчество Телешовой? – изготовился к борьбе с преступностью Гольцов.

– Ты у Подлесного об этом спроси, – усмехнулась Лариса. – Когда извиняться будешь, освобождая из камеры, задай ему вопросик. Он, возможно, и адрес знает. Кстати, живёт она, вероятно, в доме, где труп Мышенковой обнаружили.

– Где Мышенкову обнаружили? Да? – засуетился Гольцов, затем бросился к машине, в которой сидела Людмила Александровна.

– Ретивый какой, – усмехнулась Лариса. – А извиняться всё равно придётся. А вам – платить. Готовьте бабки, Женечка.

– Сначала Телешову изловить надо, – ответил Евгений, вооружаясь мобильником. – И убедиться. Сейчас расставим флажки, организуем гон.

– Надеюсь, далеко она не уйдёт. На коляске-то, – заметила Лариса.

Спустя полчаса охота на Ларису Виленовну Телешову завершилась успехом.

29

Дмитрий Подлесный сидел в кафе и попивал винцо. Сухое красное «Vinya del Mar», недорогое, но, похоже, настоящее. Настроение было элегически-грустное и чуть тревожное. Тревожность – это понятно, это объяснимо. А грусть?

Не хотелось в этом признаваться, но… Впрочем, и надумав застрелиться, он в предсмертной записке укажет не истинную причину самоубийства, а нечто такое, что к его жизни имеет отношение более чем посредственное.

Да и как передать словами ощущение, которое он испытывает, вспоминая то первое объятие. Они впервые обнялись и… Обнялись потому, что он мужчина, а она женщина, а оказалось – они не просто мужчина и женщина. Да, не просто. И всё так… непросто. Маринка!