Холодное лето 53-го

Заведующий отделением фактории Зотов, крепенький человек с белесыми бровями и ресницами на твердом лице, носил черный костюм, брюки заправлял в хромовые сапоги, брился каждый день — вообще следил за собой тщательно. Один жил, бобылем, скотины не держал, только кур — для яиц и диетического мяса.

Вот и сейчас он ходил среди кур, высматривая намеченную. Ловко поймал ее, взял за лапы головой вниз и кухонным ножом, как шашкой, отсек голову. Далеко тянул голову и клонился вперед, чтобы сапоги не забрызгать.

Черноглазая принесла рыбу.

— На слабую уху поймали сёдни. Извини, Степаныч.

— Поставь там.

— Керосин вот кончатся. Не отольешь бутылку до баржи дотянуть?

— Подумаем, — не сразу ответил он.

* * *

Копалыч расположился в сарае, достал из кармана самодельную деревянную коробочку, бережно вынул из нее очки, многократно чиненные проволочкой и нитками, надел и принялся за работу. Был он подвижен, легок — не так уж много было ему лет, как казалось на первый взгляд. Он шмякал на доски стола рыбину головой от себя, спиной вправо, одним быстрым движением втыкал лезвие ложки в рыбью голову и проводил к себе вдоль хребта, разваливая, раскрывая рыбу. Поворачивал кулак и обратным движением ложки выгребал внутренности и сбрасывал в ведро. А распластанную рыбину клал в чан с рассолом. Над сараем с криком летали чайки.

— Эй, ты, философ! — позвал Копалыч.

Но Лузги у сарая не было. Он лежал теперь в другом месте, на песке, недалеко от пристани и смотрел, как девочка Саша, дочь Лиды, укладывает собранные для засушки растения в проволочные гербарные сетки.

Саше было пятнадцать. Крупная, широкая в кости — в мать, она выглядела старше. Когда она задумывалась, то прикусывала губу и взгляд как бы уходил внутрь: ее некрасивое лицо освещалось, становилось тонким, неожиданно прелестным. Саша была здесь на каникулах, жила с матерью на дебаркадере.

— Что ж ты цветы за решетку сажаешь? — лениво пошутил Лузга.

— Пятиклашек по ним учить будут, — она покосилась на него. — Ты, что ли, в школе ботанику не учил?

— Не помню.

— Ну, и враки! Как это не помнишь?! Не старик.

— Не, не помню.

— На тебя просто зла не хватает! — всерьез рассердилась она.

Из дебаркадера вышла Лида с тазом рыбы, покосилась в сторону дочери. Стала чистить рыбу и все косилась. Наконец постучала ножом по тазу. Саша обернулась. Мать быстро заговорила пальцами и лицом — языком глухонемых. Саша выслушала, упрямо дернула плечом и отвернулась.

— Чего она? — без интереса спросил Лузга.

— Не твое дело! — сердито бросила девочка.

На реке вдалеке застучал мотор. Саша прислушалась,

— Манков?

— Он, — сказал Лузга.

Крупная моторка с разгона вползла на песок. Милиционер Манков несколько секунд сидел неподвижно, по профессиональной привычке внимательно и последовательно оглядывая берег и вырубку с избами.

На дебаркадере появился начальник пристани Фадеичев в застиранном кителе и форменной фуражке. Начальственно поднял руку на шутливо отданную Манковым честь.

— Привет товарищу капитану рейда! — сказал Манков.

Фадеич, так его все звали, кивнул и скрылся.

Манков встал, ступил на берег и небрежным рывком втащил тяжелую лодку на землю. Он был необычайно силен, хотя и не больно высок ростом.

На звук мотора Копалыч загодя вышел из сарая и направился к Лузге. Тот встал. Оба напряженно смотрели на милиционера.

Наконец Манков впервые посмотрел в их сторону, внимательно оглядел, помедлил и кивнул. Лузга тут же лег, а Копалыч поспешил назад, к сараю.

Все это время Саша чрезмерно внимательно занималась гербарием и как бы не видела процедуры проверки ссыльных. Чужое унижение раздражало ее.

К лодке Манкова подошли бригадир Яков, другой старик, маленький, и черноглазая старуха. Маленькому Манков привез двуручную пилу, Якову обещанное не привез, а черноглазая получила от него три стекла для керосиновой лампы.

Манков достал из лодки потертый саквояж, забросил за спину автомат ППШ, а затем взял связанные шпагатом три деревянные резные рамки и пошел к пристани.

Саша искоса посмотрела на Лузгу.

— Копалыча зовут так, потому что в тайге копается, А почему тебя Лузгой зовут?

— Так я и есть Лузга.

— Ну, и врешь ты все! — опять рассердилась она. — Все ты помнишь, а не говоришь, потому что ты бессовестный! У нас просто так не сажают!

Лузга засмеялся, поднял камешек и кинул Саше на колени.

Она с нарочитой брезгливостью сбросила камешек.

* * *

Манков вошел в комнату Фадеича.

На реке Фадеич прослужил всю жизнь, бывал и капитаном буксира, а когда списали из плавсостава по здоровью, стали его понижать — главным образом из-за бестолковости и вздорности характера — и допонижали до этого дебаркадера. Дальше некуда. Жену он два года как схоронил, сыновья еще раньше разлетелись и жили где-то глухо, а больше у него никого не было. Вся жизнь и его и его близких была с ним — на стенах комнаты, точней, каюты. Он очень любил фотографироваться, а рамочки для фоток делал сам. Были на стенах и картинки из «Огонька» — тоже в рамах.

На столе стоял самовар трубой в форточку. Фадеич листал старый «Огонек». Манков протянул рамочки, Фадеич принял их с вожделением.