Холодное лето 53-го

— Взял у фотографа, — сказал Манков. — Пошлешь ему пару балыков

— Фабричные! — Фадеич ласкал рамки пальцами. Манков достал из саквояжа газеты, бросил на кровать. Сел, устало откинулся к стене.

— Чем живет страна? — Фадеич покосился на газеты.

Манков угрюмо посмотрел на журнал. Там был портрет Берии.

— Позавчера кореша схоронил. Воевали вместе.

— Скончался от ран? — деловито спросил старик.

— Урки зарезали. В подъезде. С дежурства шел. Зарезали, раздели — форму сняли, наган… Это они так амнистию празднуют! Магазин грабанули, с пальбой, людей поранили… Ну, мы их!.. Но шесть человек ушли в тайгу, а у нас собак не хватает!

— Какую амнистию? — спросил Фадеич.

Манков поморщился, вырвал у него журнал.

— Дай сюда! Вот! — Он потряс портретом. — Маршал Берия, Лаврентий Палыч… Весной, после смерти товарища Сталина, всем уркам амнистию дали. Его дело. Я ничего понять не мог! Всех урок — на свободу! Органы с ног сбились, до сих пор кровью захлебываемся, мать твою!..

— Все было учтено, — легко сказал старик. — Значит так надо.

Манков пристально посмотрел на него.

— Я сегодня, только светать стало, заправлял лодку. Смотрю, Дмитрюк едет, начальник милиции, верхом, и на седле что-то такое везет… Туман был понизу, лошади не видно, только голова иногда показывается, а у Дмитрюка перед грудью портрет — вот такой! — Манков не совсем еще пришел в себя от утреннего впечатления. — Да не один — три! Бросил их на песок, слез и — ко мне. «Полей, — говорит, — бензином». Я говорю: «Это приказ?» — «Приказ, — говорит, — что же еще». И потом много еще ворчал, все матом… Ну, и спалили.

Фадеич не сразу спросил:

— А чей портрет-то?

— Так я ж говорю! — Манков обозлился, ткнул в портрет. — Его! Чей…

Фадеич долго молчал, потом спросил:

— Дмитрюк — враг народа?

Манков поморщился — Фадеич раздражал его своим неумением думать.

— По радио было сообщение. Дмитрюк позвонил в краевое управление, там подтвердили: разоблачен, выведен из состава, судили… Все!

Манков выдрал портрет из журнала.

— Нет! — забеспокоился Фадеич. — Я не оповещен.

— Я тебя оповестил.

— Пока нет бумаги…

— Защищаешь? — тихо спросил Манков.

Некоторое время сидели молча, глядя друг на друга.

— А по инструкции, — спросил старик, — кто имеет право портреты уничтожать?

— А кто здесь есть, кроме нас двоих?

* * *

По улице к дебаркадеру неторопливо шел Зотов. Подошел к Саше.

— Александра, почему не заходишь?

— Чего я там не видела! — Она ощетинилась, как раздраженный ежик.

— Именно, что не видела. Сгущенку не видела. Так? Конфеты «лимонная долька». Так?

— Да нужны мне ваши конфеты! Прямо я тут вся…

Она оборвала себя и отвернулась.

— Грубишь, — мягко сказал Зотов, покачал головой и шагнул в сторону дебаркадера.

Па пути лежал Лузга.

— Уберись, — сказал Зотов.

Лузга не пошевелился. Зотов беззлобно пнул его. Лузга отполз немного. Зотов прошел мимо.

Закусив губу, Саша отвернулась от Лузги. Он снова взял камешек бросил в ее сторону. Она дернула плечом:

— Ну и валяйся, как…

Он ногой подтолкнул к ней банку из-под тушенки, перевернулся па спину и вытянулся.

Она быстро глянула на него, фыркнула:

— Делать мне больше нечего!

— Мумия готова, — сказал Лузга, складывая на груди руки.

— Ну сколько можно, ей-богу! — воскликнула Саша, с трудом сдерживая улыбку, потом взяла банку и принялась сыпать на Лузгу песок.

* * *

Зотов взошел на дебаркадер как раз в тот момент, когда из окна на палубу вылетел бумажный комок. Зотов нагнулся, взял его, приоткрыл и быстро сел на корточки, тревожно оглянувшись. Развернул на колене портрет, сложил, не разглаживая, и убрал во внутренний карман пиджака.

И тут увидел, что на него смотрит высунувшийся в окно Манков.

— Здравия желаю, — сказал Зотов, поднимаясь.

Манков молча кивнул и скрылся в окне.

Войдя в комнату, Зотов добродушно спросил Манкова:

— Враги народа долго будут на берегу валяться? Ступить негде.

Манков посмотрел в окно на Лузгу.

— Да он безвредный. Ему ссылки еще четыре года.

— Безвредный? Посмотрим… Но это я так… Привез?

Манков достал из саквояжа машинку для стрижки волос.

— Заграничная, — удивился Фадеич.

— Трофейная, — Зотов взял машинку, приладился к ней, подвигал ручки, пострекотал ими.

— Ну-ка, давай! — Манков решительно закатал рукав гимнастерки. — Стриги.

Зотов стал выстригать на волосатой ручище Манкова дорожку.

— Что ж, ты так и будешь с разными руками? — удивился Фадеич.

— А сейчас и ту пострижем! — Манкову стрижка понравилась. — Слушай, а давай спину мне пострижешь!

И он уже гимнастерку принялся расстегивать.

— Да вы что?! — возмутился Фадеич. — Что вы мне в каюте скотный двор устроили! Марш с рейда!

— А сколько единиц у тебя на рейде? — спросил Манков.

— Девять, считая твою. И ничего смешного.

Посмеиваясь привычной шутке, Зотов и Манков, прихвативший автомат, вышли из комнаты.

— Катер когда будет? — спросил Зотов.

— Уже грузится у заготконторы. Не сегодня-завтра пойдет.

— Это хорошо, — ощущение власти над милиционером, которое давал листок бумаги в кармане пиджака, пьянило Зотова, он смотрел на Манкова ласково, с большим намеком. — Ну, а как вообще-то твои дела?