Холодное сердце

Выбившись из сил, весь дрожа, продолжал Петер свой путь. Дорога становилась круче, местность глуше, и вскоре он снова был у огромной ели. Как и накануне, он отвесил несколько поклонов невидимому Стекляшничку, а потом произнес:

Старичок-лесовичок,
Только тот тебе дружок
И в твои войдет владенья,
Кто родился в воскресенье.

— Ты, правда, попал не в самую точку, но, поскольку это ты, Петер, сын угольщика, сойдет и так, — сказал чей-то нежный тонкий голосок где-то рядом.

Петер изумленно оглянулся: под прекрасной елью сидел маленький старичок в черной курточке, красных чулочках и большой шляпе.

У него было тонкое, доброе личико с нежной, словно из паутины, бородкой. Он курил — странно было видеть такое — трубку из синего стекла, и, подойдя ближе, Петер, к своему изумлению, увидел, что одежда, обувь и шляпа у этого человечка тоже из цветного стекла. Но стекло было мягкое, словно еще не остыло, оно, как ткань, прилаживалось к каждому движению лесовичка.

— Ты встретил этого грубияна Михеля-голландца? — сказал человечек, странно покашливая после каждого слова. — Он хотел тебя напугать, но я отнял у него его колотилку, он ее никогда не получит.

— Да, господин кладохранитель, — отвечал Петер с низким поклоном, — я действительно струхнул. А вы, наверно, и были тот господин Глухарь, что склевал змею, большое вам спасибо за это… Но я пришел к вам за советом. Живется мне скверно и трудно. Угольщика ничего хорошего не ждет. А поскольку я еще молод, то я и подумал: а вдруг из меня еще что-нибудь выйдет. Поглядеть на других — как же они преуспели за короткое время, взять хотя бы Эцехиля или Короля Танцоров, у них денег полным-полно.

— Петер, — сказал человечек очень строго, выпуская длинную струю дыма из своей трубки, — Петер, я не хочу и слышать об этих людях. Что проку им от того, что они будут здесь годик-другой казаться счастливыми, но тем несчастнее будут потом? Не гнушайся своего ремесла. Твой отец и твой дед были достойными людьми, а они занимались этим же, Петер Мунк! Не хочу думать, что тебя привела ко мне любовь к безделью.

Петер испугался такого строгого ответа и покраснел.

— Нет, — сказал он, — безделье, господин кладохранитель леса, безделье, я прекрасно знаю, это начало всех пороков, но не сердитесь на меня за то, что другие занятия нравятся мне больше, чем мое собственное. Угольщик — последний человек на свете, а к стекловарам, плотогонам, часовщикам, да и ко всем другим уважения больше.

— Заносчивость часто предшествует гибели, — чуть дружелюбнее сказал человечек, — вы, люди, странные существа! Редко ваш брат бывает доволен тем положением, какое досталось ему от рождения и по воспитанию, и если бы ты был стекловаром, то захотел бы стать лесопромышленником, а будь ты лесопромышленником, тебе пришлась бы по вкусу служба лесничего или квартира окружного начальника. Но так и быть, если ты обещаешь честно трудиться, я помогу тебе устроиться получше, Петер! Всем, кто родился в воскресенье и сумел дойти до меня, я обычно исполняю три желания. Первые два могут быть любыми, а третьего я не исполняю, если оно глупо. Пожелай и ты чего-нибудь, но только, Петер, чего-нибудь хорошего и полезного!

— Ура! Вы замечательный стекляшничек, и вас по праву называют кладохранителем, ибо клады действительно в ваших руках! Ну так если мне разрешается пожелать того, чего жаждет мое сердце, то, первым делом, я хочу танцевать еще лучше, чем Король Танцоров, и, приходя в трактир, всегда иметь при себе столько же денег, сколько у Эцехиля.

— Дурак! — ответил человечек в гневе. — Какое это ничтожное желание хорошо танцевать и иметь много денег для игры. И тебе не стыдно, глупый Петер, красть у самого себя свое счастье? Что толку тебе и твоей бедной матери от того, что ты научишься танцевать? Что толку тебе от денег, которые, по твоему желанию, пойдут лишь на трактир и останутся там, как и деньги несчастного Короля Танцоров? А всю неделю ты будешь, как прежде, жить в нищете. За тобой еще одно желание, но на этот раз постарайся быть разумнее!

Петер почесал затылок и, немного помедлив, сказал:

— Ну, так я хочу, чтобы у меня под началом была самая лучшая и богатая стекловарня во всем Шварцвальде, со всеми приспособлениями и деньгами.

— Больше ничего? — спросил человечек с озабоченным видом. — И больше ничего, Петер?

— Ну… присовокупите еще лошадку и повозочку.

— О глупый Петер, сын угольщика! — воскликнул человечек и в негодовании запустил своей стеклянной трубкой в толстенную ель, отчего трубка разбилась вдребезги. — Лошадки? Повозочки? Ума, пойми ты, здравого ума и простейшей рассудительности следовало бы тебе пожелать, а не лошадок и повозочек. Ну, не горюй, постараемся, чтобы и это не пошло тебе во вред. Ведь второе желание в целом неглупо. Хорошая стекловарня тоже прокормит дельного хозяина, только в придачу к ней ты мог бы взять ум и рассудительность, а повозки и лошади появились бы тогда сами собой.