Холодное сердце

– Однако кто-то проявляет в отношении вашей дочери дьявольское любопытство. Бир кин полагает, что по дороге из Бата за каретой следили, – пояснил Люк.

– Моя семья не стала бы интересоваться нами, даже если бы они знали, что мы здесь, – ответила она.

– Скажите мне, кто они, и я заставлю их это сделать, – произнес Люк с такой надменной решимостью, что Хлоя едва сдержалась, чтобы не потянуться и не поцеловать его.

– Они для меня умерли, как и я для них. – Хлоя поняла, что больше не может просто так сидеть и позволять ему вытягивать из нее секреты. Позабыв про дурноту, она принялась ходить по комнате. – Я никогда не поеду туда, где мою дочь не ждут, – сказала она Люку, когда они снова оказались рядом.

– Значит, она действительно дитя любви? – спросил он с неожиданной нежностью и без малейшего осуждения в голосе, когда, остановив Хлою, встал перед ней, не давая ей двинуться вперед, иначе как упершись в его могучее тело.

Хлое до боли хотелось избежать ответа на этот вопрос, но мысль о Верити не позволила. Вместо этого она, словно защищаясь, собралась с силами, обхватила себя руками, не понимая, будет ли для нее обидным или болезненным сказать «нет».

– Я не знаю, – невольно произнесла Хлоя, так разволновавшись, что правда невольно выскользнула наружу. – Нет, не верно. Конечно, я знаю. Я знаю это слишком хорошо, – преувеличенно громко произнесла она.

– Она не ваша дочь, верно? – спросил Люк, яростно сверкая глазами, в которых отражалось все, что он чувствовал. – Верно? – резко потребовал он ответа, как будто солгать ему было куда большим грехом, чем родить Верити вне брака, в чем он подозревал Хлою.

– Нет, – настаивала она, и в этом была своя правда. – Верити моя дочь.

– А я архиепископ Кентерберийский, – насмешливо возразил он.

Хлоя пожала плечами и устремила невидящий взгляд в окно, глядя из мрака в еще большую темноту, как будто пыталась не обращать внимания на присутствие этого разгневанного мужчины у себя за спиной. Вместо чересчур реального Люциуса Уинтерли она увидела перед собой в блестящем оконном стекле его смутный образ.

Даже слабый свет в комнате резко контрастировал с чернотой за окном, и их отражение представило ей обыкновенную маленькую и очень бледную женщину и могучего мужчину, который мог бы принадлежать ей, если бы самым главным в жизни Хлои не был ребенок. Мужчина был задумчив, сосредоточен и совершенно незабываем. Никому, кто хоть раз сталкивался с лордом Фарензе, не пришлось бы напрягать память, чтобы вспомнить, кто он такой. Его невозможно было забыть, даже если захотеть.

– Мне все равно, кто вы такой. Верити – моя дочь, – солгала она.

– Я понимаю, что она ваша дочь точно так же, как Ив фактически дочь Брэн, – сказал Люк с какой-то новой нежностью в голосе. – Независимо от причины, заставившей вас это сделать, признав Верити своей, вы сделали даже больше, чем Брэн.

– У меня не было выбора. Она мой ребенок.

– Хватит делать из меня дурака. Я был им целых десять лет, стараясь держаться от вас подальше ради ее и вашего блага. Теперь я понимаю, почему ваши глаза полыхнули таким гневом, когда десять лет назад вы велели мне убираться к черту с моими бесчестными намерениями. В вас говорила стальная решимость любой ценой обеспечить безопасность себе и своему ребенку. Полагаю, что вернуться домой для вас равносильно признанию в своем падении.

– Да. Для меня нет никакой дороги назад. Стоило Верити попасть к ним в руки, и в какую-нибудь несчастную ночь, вроде этой, она оказалась бы брошенной на пороге ближайшего приюта. Если бы мне вдруг захотелось вернуться домой, они нашли бы способ избавиться от нее в первый же момент, когда я отвернусь, – бросила ему Хлоя. В ее охрипшем голосе звучали обида и печаль, которые она чувствовала, узнав страшную правду о том, как родные приняли известие, что Верити не умерла при тяжелых родах.

– Не думаю, что они смогли бы осуществить такой бесчеловечный план, чем бы ни угрожали в пылу гнева, – возразил Люк.

– Бросать нежеланных детей на произвол судьбы, дав им крохотный шанс быть найденными и выращенными из милости, – это каждодневный грех, совершающийся в мире, в котором презирают детей за грехи их родителей, – с горечью сказала Хлоя. – Да, они отвергли ее так же холодно, как если бы это был ненужный котенок, – закончила она, отказываясь делиться с Люком страшными подробностями появления Верити на свет, навсегда отпечатавшимися в ее памяти.

– А почему ее мать спокойно смотрела, как вы забираете ее ребенка? – спросил он с такой деликатностью, что правда сорвалась с губ Хлои, прежде чем ее разум успел воспротивиться тому, чтобы позволить Люку узнать о них так много.

– Ее мать была моей сестрой-близнецом, она умерла при родах, – пояснила Хлоя, и это горе такой тяжестью сдавило ей сердце, как будто все произошло вчера.