Холодное сердце

Нет, ей не хотелось, чтобы ее семейная жизнь имела хоть что-то общее с первым браком Люка. От одной мысли о нем Хлоя невольно вздрогнула. Люк решил, что ей холодно, и, плотнее закутав в одеяла, прижал жену к себе, так что вскоре Хлоя окончательно успокоилась и отвергла саму возможность такого сходства, как нелепую. Они с Люком любили друг друга до безумия, а его первая жена всегда любила только себя. Хлоя вспомнила, как об этом рассказывала Виржиния, еще когда Хлоя старалась любыми способами обмануть себя, настаивая, что ей нет никакого дела до лорда Фарензе. Теперь ее бесконечная тревога наконец улеглась, она поняла, что хотя стала второй виконтессой, но была его первой любовью.

– Представь, как приятно будет снова увидеть твой дом таким, каким он был во времена твоего деда. Это же настоящая мечта экономки, – дразнил ее Люк.

– Или худший из ее ночных кошмаров, – ответила Хлоя, представив себе, какой гигантской будет задача хотя бы отчасти вернуть дому былое величие после стольких лет полного небрежения. – Я надеюсь, ты заплатил за него не слишком много. После того, как мои братья обошлись с Дафной, они не заслуживают ни пенни из наших рук.

– Я заплатил должную цену, и оно того стоило, раз они пообещали убраться на континент и никогда больше не возвращаться. Кроудейл-Хаус и их собственность в Лондоне придется продать, чтобы заплатить кредиторам, но это хороший способ избавиться от них, не затрагивая тебя и Реверю.

– Значит, и поместье в Шотландии тоже? – сказала Хлоя, полагая, что это было бы верхом справедливости.

– Реверю сказал, что, возможно, купит его.

– Надеюсь, что нет. Моя сестра предпочла бы, чтобы он был счастлив, а не жил прошлым. Должно быть, она очень любила его, раз сохранила его имя в секрете даже от меня. Верити – лучшая память о Дафне, и Адам Реверю должен признать это.

– Да, нам, мужьям, нужно учиться быть реалистами, – пошутил Люк, и Хлоя, посчитав его отвлекающий маневр вполне удачным, снова прижалась к нему, мечтая о будущем. В окно светило весеннее солнце, а из старого сада доносилось пение птиц.

– Люк, тебя действительно не беспокоит, что я могу оказаться бездетной, как Виржиния? – спросила она, когда звуки пробуждающейся жизни напомнили ей о рождении всего нового.

– У меня уже есть один ребенок, и у тебя тоже. Еще один стал бы нам наградой. Джеймс может народить целую плеяду новых Уинтерли, скроенных по его образу и подобию, и эта малопривлекательная перспектива порождает во мне дилемму: кто будет достоин большего сожаления – он сам или окружающий мир.

– Означает ли это, что ты готов невзлюбить его еще сильнее?

– Нет, я не сказал бы, что не люблю его. В каком-то смысле мне его жаль, ведь все эти годы ему приходится нести на себе груз несбывшихся надежд его матери.

– Ты добрый человек, Люк.

– Нет, я счастливый человек, Хлоя. Я наконец сделал то, что завещала мне Виржиния. Хотя, возможно, я должен причислить к ее завещанию и свою жену?

– Хочешь сказать, что ты женился на мне, исполняя ее волю? Я не уверена, что мне это нравится.

– Нет, конечно. Но мне кажется, она научила меня надеяться. Это случилось в тот день в январе, когда я снова увидел тебя, а ты не смогла отвести от меня глаз и сделать вид, что меня здесь нет. Возвращаясь в Фарензе-Лодж после смерти Виржинии, я чувствовал страшную тоску и пустоту. И мне вдруг показалось обидным, что я так мало знал тебя и так сильно хотел. Я не знал, что тебе сказать, но уже тогда понял, что мы могли бы все изменить. У нас был этот шанс, и я не мог пренебречь им, как даром, которого не заслуживал.

– Мне нравится, когда ты говоришь, Люк. Твои слова гораздо лучше твоего угрюмого северного молчания, – поддела его Хлоя. Ей хотелось расплакаться от мысли о том, каким он был одиноким и печальным, а сегодняшний день совсем не подходил для того, чтобы плакать. – Я люблю тебя, и даже десять лет сердитого пренебрежения, которое мне пришлось вытерпеть от лорда Фарензе, не смогли изменить этого. Я люблю тебя сегодня, буду любить завтра и все последующие дни.

– Я так счастлив, что ты меня любишь, и готов повторить каждое твое слово всем своим каменным косноязычным сердцем, даже несмотря на то, что голоден как собака и страшно нуждаюсь в том, чтобы позавтракать.

– О, дорогой. Как это непоэтично с вашей стороны, милорд.

– Я знаю, миледи, но я живой человек, и, как ни прискорбно, вам придется это терпеть все последующие годы.

– Я готова смириться с этим, моя любовь, ведь я обычная женщина и тоже хочу есть.

– У нас был трудный день и тяжелая ночь. Мы наконец-то поженились и легли в одну постель, поэтому я пойду и раздобуду что-нибудь на завтрак. – Люк вскочил с кровати с таким видом, как будто хотел броситься по лестнице вниз совершенно голым, но потом быстро вернулся назад, пока постель еще не остыла.

– Люк, надень что-нибудь, ты испугаешь горничных! – воскликнула Хлоя, стараясь скрыть, что от вида его великолепного тела, окутанного золотым светом весеннего солнца, все мысли о еде улетучились у нее из головы.