Холодное Сердце Казановы

— В ту самую первую секунду. В тот момент, когда он проскользнул через входную дверь нашего здания. Это было похоже на взгляд в зеркало тридцатилетней давности. Это выбило из меня дух. Все последующие разы я ждал, что он скажет что-нибудь об этом. Но он так и не сказал.

— Но ведь он вряд ли мог знать, не так ли? — В меня хлынул новый гнев, и я на мгновение забыла, что Чарли болен. — С чего бы ему вообще об этом думать?

— Ты права, — мрачно сказал он. — Не должен. Он вообще не должен думать обо мне.

Внутри меня закрутилась лавина вопросов — почему он ушел? Почему он никогда не искал Риггса? Что произошло в ночь смерти матери Риггса? Но в конечном итоге я не имела права знать что-либо раньше Риггса. Даже затевая этот разговор, я чувствовала себя предательницей по отношению к нему.

— Когда ты собираешься ему рассказать? — Мой голос стал металлическим и холодным.

— Что? — Его глаза расширились. — Никогда, ангел. Почему я должен так поступать с ним?

— Потому что ты его отец! — прорычала я. — Он заслуживает того, чтобы знать.

— Он никогда не простит меня. И за то, что бросил его, и за то, что рассказал ему. — Подбородок Чарли дрогнул. Я не могла отрицать, что он, вероятно, прав. — И я бы не стал его винить. Какой смысл рассказывать ему? Больше душевной боли? Больше разочарований? Он и так неплохо устроился. Я всегда знал, что у него все будет хорошо, с его дедом и всем остальным, но Риггс превзошел все мои ожидания и сам стал выдающимся художником.

Что он имел в виду, говоря о своем дедушке? Почему он знал, что с Риггсом все будет хорошо? Прежде чем я успела спросить, он продолжил.

— А Риггс не хочет знать. Если бы он знал, то легко бы нашел меня. Хотя Эбби не записала мое имя в его свидетельство о рождении, она дала своему отцу мое полное имя. Все, что ему нужно было сделать, — это спросить. Забавно, но я всегда предполагал, что он так и сделает.

Эбби. Мать Риггса. Женщина, которую я ненавидела каждой частичкой своего тела.

Я сжала губы, пытаясь сохранить спокойствие.

— Оба его деда умерли, когда он был маленьким.

Лицо Чарли стало таким же бледным, как и стены за его спиной. Он выглядел разорванным на части. Какая-то часть меня хотела, чтобы ему было больно за то, что он сделал с Риггсом. Другая хотела плакать, потому что ему было больно. Эмоции действительно были довольно сложным испытанием.

— Где он вырос? — Рот Чарли оставался открытым.

— Спроси его. — Я встала. — Когда ты скажешь ему, что ты его отец. А это будет завтра, когда он в следующий раз придет к тебе в гости.

— Я уже сказал тебе…

— Хватит! — Я повысила голос, ударив сумочкой о ножку его кровати. — Меня не волнует, что правда неудобна. Это все равно правда. Не говоря уже о том, что мне нужно не воссоединение семьи. — Мои ладони и затылок вспотели. — У Риггса… болит голова.

Чарли нахмурился.

— Хорошо…?

— Ноющие головные боли, которые не проходят и не имеют объяснения.

Я подняла брови, пристально глядя на него. Прошла секунда, прежде чем до меня дошло. Головные боли были признаком чего-то более серьезного, и я полагала, что болезнь Хантингтона — одна из них.

Теперь Чарли был весь зеленый.

— Он должен знать.

— Он должен провериться, — согласилась я.

Я упустила из виду, что уже записала Риггса на прием. Ему просто нужно было перенести его на другой день. Я беспокоилась не только за его здоровье — он заслуживал того, чтобы знать правду. А что он решит делать с ней потом — исключительно его дело.

— Завтра. — Я наклонилась, чтобы поцеловать его холодную щеку. — Иначе я сделаю это, и он сам убьет тебя.

К тому времени, как я добралась до дома, я была совершенно измотана. Мне казалось, что я не спала сто лет. В голове крутились откровения о том, что Чарли умирает и что он — отец Риггса. Кроме того, мне пришлось столкнуться с неприятным осознанием того, что я не могу перестать думать о своем муже каждую секунду этого чертова дня. Я была одержима этим человеком, и перспектива того, что он узнает о Чарли и расстроится, вызывала у меня желание броситься под автобус. Я даже не хотела обсуждать мысль о том, что у Риггса, возможно, болезнь Хантингтона, — одна эта перспектива вызывала у меня сокрушительный ужас.

Когда я вошла, Риггс сидел на диване, курил косяк и пил пиво, являя собой образчик чистой жизни. Я бросила сумочку на журнальный столик, борясь с желанием отругать его, чтобы он лучше следил за собой, потому что его неявившийся отец мог передать ему смертельную болезнь.

— Привет, — поприветствовала я. Я старалась сохранять «ледяной и правильный» вид, когда мы не были вместе в постели. — Посмотри на себя, ты же гуру здоровья. Не хочешь ли ты выпить пару стопок кокаина в придачу к пиву и травке?

— Ты имеешь в виду порошок? — Он небрежно отхлебнул остатки своего напитка и поднялся на ноги. — Конечно, если он у тебя есть.

— У меня нет.

— Я шокирован и потрясен, — язвительно ответил он, схватившись за грудь.

— Как прошел день? — Я проигнорировала его сарказм.

— Ужасно, а у тебя?

— То же самое. — Я сделала паузу, нахмурившись. — Почему твой день был ужасным?