Холодное сердце пустыни

Да и не один Пауль неровно дышал к рабыне Мансула. Темноокая Зулейха так и вовсе не знала бы отбоя от ухажеров, будь она свободной. Пауль слышал как минимум двоих мечтателей, собиравшихся её у Мансула украсть и рассуждавших о том, как бы избавиться от рунного ошейника. Или — без согласия Мансула перезамкнуть на себя.

А никак. Эту дрянь можно было только самому распустить, если тебе повезло стать хозяином рабыни. И хозяином можно было стать только в одном случае. Если тебе рабыню передали.

— Дай угадаю, братец, ты встретился со своей сладчайшей? — мягко поинтересовался Шейл, приподнимая голову с подушек.

Он страдал от духоты и мучал Падме, заставляя её обмахивать его веером, не желая плести для самого себя освежающие чары. Хотя иногда у Пауля было ощущение, что Шейл просто любит заставлять Падме вокруг него бегать. Впрочем, по некоторым признакам — служанка у чародея была очень даже «за» беготню вокруг своего слегка самовлюбленного хозяина.

На вопрос Пауль не ответил, недовольно зыркнув на названного брата. Все было понятно.

Вот почему — жизнь потихоньку налаживалась, вместо побега у Пауля Ландерса вдруг появилось дело, привычное и понятное — и кошелек потихоньку тяжелел.

Да и в плане перспектив, нельзя сказать, что боги противились затее Пауля. На прошлой неделе Пауль был в храме Эльяса эль Мора, принес в жертву прибитого собственноручно арахнида — унес из храма черный отпечаток четырех перьев на левом плече— знак благословения Короля-Ворона на грядущую битву с Сальвадор.

А Мун… Эта несносная девица только все меньше его замечала.

— Не суди Мун строго, Пауль, — мурлыкнул Аман, сладко потягиваясь, — может быть, ей по нраву перспектива стать наложницей халифа? А ты как охотник на духов ей уже не очень интересен? Говорят, халиф Хариба видный мужчина.

Ага. Видный. За три фарса видный. Из халифа можно было скроить двух Паулей и еще осталось бы материала на трех Аманов.

— Шейл, скажи, ты ведь очень хочешь, чтобы я тебя придушил? — хмуро поинтересовался Пауль, а чародей на это лишь прищурил свои бесстыжие лиловые глаза и промолчал. Дразнить Пауля у него было в привычке. Вместо доброго утра.

И все же еще и эта версия была лишней.

В голове Пауля было и так слишком много ревнивых версий о том, кто мог значить для Мун больше, чем этого хотелось именно ему.

Мало ли их было — тех, кто рядом с ней крутился. Каул этот — из охраны Мансула. Он точно пялился на рабыню своего господина слишком плотоядно.

И Анук!

За эти две недели Пауль уже успел заметить, что этот немой раб-магик регулярно оказывается рядом с Мун. В любой миг, когда у него самого нет работы. А по вечерам они и вовсе сидели у костра вдвоем, подолгу, плечом к плечу. И тишина между ними казалась опаснее любой болтовни.

— Падме, налей нам чаю, — Шейл таки взмахнул рукой, очерчивая длинным пальцем в воздухе витиеватую загогулину, чтобы воздух стал посвежее.

Чай пришелся кстати. Особенно охлажденный еще одним заклинанием Амана практически до ледяного состояния.

— Ну, что ты все мрачнее тучи, братец, — фыркнул волшебник, потягиваясь к блюдцу за кусочком пахлавы, — лотос души твоей наговорила чего?

Наговорила? В общем-то ничего нового Паулю Мун не сказала. В очередной раз проехалась по тому, что идет он на смерть, отказываясь верить, что он победит Сальвадор, в очередной раз будто ткнула своим тонким пальчиком в больное место.

— Она мне не верит, — Пауль покачивал пиалу в пальцах, наслаждаясь её прохладой, — не верит, что значит для меня больше, чем весь мир. Говорит, это просто похоть. Я уже даже не знаю, как ей доказать обратное.

— Доказать? — задумчиво повторил Шейл и зашарил по карманам халата в поисках трубки. — А хочется именно доказать? Может, ну его, выкупишь её у Мансула, и пусть эта бесовка поспорит с тобой как с хозяином. И не надо ничего доказывать.

Пауль глянул на Амана лишь для того, чтобы понять, что это была одна из его идиотских подколок. Да, именно она это и была. Можно и посильнее набычиться, чтобы этот любезнейших из магов подлунного Махаккара прекращал нести свою чушь.

Разумеется, Пауль хотел, чтобы Мун перестала принадлежать али Кхару. Пауль не хотел ни с кем её делить. Ни с Мансулом, ни с Ануком, ни с четырьмя десятками купцов и их прислугой, что пустились в путь до Хариба. Но заставлять Мун принимать его силой… Она и так была для него хрупким миражом, и от пары мыслей о хоть каком-то принуждении накатывала тошнота.

Его теплая солнечная лилия была достойна лучшего отношения. В конце концов, если Пауль бы допустил иное к ней отношение — разве в этом случае и не оказалось бы, что Мун права, и что его к ней ведет одна лишь похоть.

— Знаю, знаю, что ты хочешь по-хорошему, — рассмеялся Шейл, подбрасывая в пальцах кисет и меняя вкус у табака, — болван ты, братец, такие возможности упускаешь.